Возвращение к себе. 5 шагов на пути к предназначению - страница 17

– А вдруг ты наш новый Пушкин? Не прощу ведь себе потом такого злодейства!

И весь класс смеялся. Моя бабушка Шура тогда сказала, что все поэты бездельники и за эту профессию стыдно получать деньги. Стихи я, конечно, пишу до сих пор, но не профессионально, а по наитию. Это не стало моей профессией, но осталось моей любовью. Одна из моих задач – нести пользу через прекрасное, через нравственность и духовность, делать наш мир добрее и лучше.

После того как я поставила во дворе спектакль со своими друзьями, то сразу загорелась стать режиссером и актрисой. Но теперь уже слова мамы вернули меня к реальности: «На сцене кривляться каждый сможет, а ты попробуй выбрать достойную профессию. Работа – это не для радости. Нужно, чтобы она и людям была полезной, и тебе денег помогла заработать». И маму можно было понять. В годы СССР за тунеядство просто сажали в тюрьму. Свое дело открыть было невозможно, так как мы жили в социалистическом обществе, а это замашки капиталистов. Даже бабушка Шура, которая прекрасно шила на дому, была вынуждена работать официально в магазине кассиром. А за нетрудовые доходы ее могли посадить в тюрьму или назначить очень большой штраф.

И я задавалась вопросом: «Неужели вся жизнь – это работа и выживание? Зачем мы тогда живем?» Отец ответил мне так: «Каждая девочка – это будущая жена и мама. Ей работа нужна, чтобы не бездельничать, детей растить и мужчине помогать». Вот такие установки я впитывала с детства. И тогда в моей голове выстроилась картинка, что предназначение женщины – это быть женой и мамой, ее работа – это польза и деньги, а радость творчества – это только хобби в свободное от всего остального время. И это все никак не могло соединиться в мечту и тем более в предназначение. Моим ориентиром на тот момент стала профессия швеи, хотя мысли о дизайне не покидали.

Закончив школу, я хотела продолжить обучение по специальности «Дизайнер одежды», чтобы стать причастной к моде, как бабушка Шура. Но родители опасались за доверчивого, несамостоятельного ребенка. В большой город Самару меня не отпустили. Родители убедили, что профессия преподавателя рисования и черчения более важная и престижная. Я любила рисовать, и это стало на тот момент хорошей альтернативой. Так я поступила в педагогический колледж на художественно графическое отделение. Последний год учебы стал для меня самым тяжелым и непредсказуемым.

За что или для чего?

Осенью мама уволилась с работы. Целыми днями она сидела и смотрела в одну точку. Я обнимала ее, сочувствовала, старалась поговорить, но чаще всего из этого получался лишь монолог. Мои доводы, что на смерти брата ее жизнь не заканчивается для нее, были явно неубедительны. Я давила на жалость и говорила, что у нее есть мы с сестрой, что она нам очень нужна, но она не слышала. Я обещала ей, что выйду замуж и рожу ей другого Костю, но она отвечала, что это будет уже не ее сын, не ее ребенок. Тогда я еще не знала, что мои слова станут пророчеством. Я срывалась от беспомощности и обиды кричала, что она все это заслужила. Но ничто не помогло вывести маму из депрессии. Боль и отчаяние приглушили все остальные чувства.

Брат был для мамы всем: путеводной звездой, смыслом жизни, сокровищем и просто самым любимым ребенком. Он был единственным сыном, защитником и продолжателем рода. Именно с ним она видела свою жизнь в старости. Ведь девочки всегда улетают из родного гнезда. Что их ждет? Такая же участь матери и домохозяйки, как у нее. Мама не могла смириться с его уходом. В конце концов она сильно заболела и попала в больницу. Ее выписали уже в безнадежном состоянии. Она лежала дома молча, практически без движения, глядя в потолок стеклянными глазами. Однажды ночью я проснулась и резко вскочила. Мне казалось, что я кричу: «Мама!» Но на самом деле в горле пересохло, связки сдавил спазм и вырвался лишь хриплый странный звук. Сестра тоже проснулась и включила свет. Я села перед маминой кроватью и стала целовать ей руки. Я целовала и плакала, понимала, что это конец. Бабушка Шура тихо вошла в комнату и сказала: «Мы как цветы. Рождаемся из праха, расцветаем и уходим обратно. Это жизнь, дочка, отпусти ее». В комнате повисла тишина.