Каких людей? Здесь же никого нет, – спустившись на землю, с насмешкой сказал Голицын.
Простите, а вы – не люди? – с такой же насмешкой спросил ТОТ, в свою очередь.
Ну, насчёт меня, кстати, мы ещё поговорим.
Вы имеете в виду – ночной балкон? – расхохотался Мессир, – но я вас просто потерял из виду! Долго искал. А, найдя, подмигнул вам, на радостях! – ещё пуще расхохотался ОН, обрадовавшись своему простецкому объяснению.
Под шаляпинский хохот Мессира, они вышли к причалу и тут, Голицын увидел шикарную белую яхту с мачтами, на фоне голубого вечернего неба, и сверкающего золотом Дона. От этого вида у Голицына захватило дух.
Мессир заметил это, и, сделав широкий жест, сказал: «Прошу»! Он указал рукой на длинный белоснежный трап, ведущий на яхту, уже готовую принять своих пассажиров.
Голицын огляделся. Ни на яхте, ни вокруг – никого не было видно. Он осторожно ступил на трап, потом пошёл смелее и даже слегка покачался на его середине, и перешёл с него на лестницу яхты. То же самое проделал Мессир, и сказал:
Ну, смелее ступайте на корабль, дружище. Вам надо принять душ, после всей этой беготни и лазания по заборам. Спуститесь в трюм, слева дверь в душ, там всё приготовлено.
Да, здесь вы правы – я бы, действительно, освежился.
И Голицын спустился в душ. Душ был уютен и так же бел, как и сама яхта. Всё было очень удобно и мило. Он разделся в отдельной комнате, настроил душ, и его тело приятно защипали многочисленные струйки тёплой воды. Достаточно омочив тело, он распечатал,
лежащий на полке пакет и достал оттуда голубую мягкую губку, а из другого пакета – розовое полукруглое мыло. Оно так легко намыливалось, давало такую обильную пену и
так! благоухало, что он заинтересовался, и стал рассматривать его. На нём, красивыми буквами было выдавлено слово «EJENY»»
@ @ @
Виталий отпрянул от компьютера. Закурил «Приму». Сделал несколько глубоких затяжек. Встал, потянулся к телефону, снял трубку, послушал – гудок был нормальный. «Работает» – сказал он вслух самому себе. Положил трубку, сел на место, и продолжил чтение.
@ @ @
«Приняв душ, и одевшись, Голицын поднялся на палубу, и почувствовал себя, как вновь на свет народившийся. Побагровевший диск солнца готовый уже уйти за горизонт, возвышавшегося на холме города, светил ему прямо в глаза.
С лёгким паром, маэстро, как у вас говорят, – раздался голос Мессира.
Спасибо, – откликнулся Голицын и обернулся.
Перед ним стоял мужчина, всё в тех же зеркальных очках, но одет он был в чёрный, с позолоченной отделкой, китель, под которым была кипельно белая сорочка с чёрным галстуком, кремовые брюки, из парашютного шёлка, ниспадавшие на белые парусиновые туфли. А на голове его возвышалась фуражка флотского офицера с «крабом» и белым верхом.
Голицын испытал лёгкий шок. Сейчас они оба светились прозрачно-розовым светом и казались нереальны.
Пройдёмте на нос корабля – я представлю вам команду. Здесь большое солнце, а там есть тень. Да и уютней там у нас – по-семейному.
Они прошли вдоль правого борта к носу, и здесь Голицын увидел крупного старика в белоснежной сорочке, с короткими широкими рукавами и чёрных брюках, в сандалиях на босу ногу, без головного убора и с короткой причёской «под бокс». Он стоял под самой рулевой рубкой, как по команде «смирно».
Боцман Дуля, – указал на него Мессир, – прошу любить и жаловать. Он же – лоцман, он же – кок, он же – рулевой нашего корабля.
