Ребята переглядывались, ища друг в друге подтверждения последующих странствий по былому.
– Это нам направление показывали, куда плыть! – осенило Капитана.
– А почему именно эти картинки? Там, в прошлом, что, баб красивых не было? Показали бы какую-нибудь красную девицу…
– В бане!
– С подружками!
Старались шутить, но настроение у всех после сна и снов было возбуждённо-тревожное. Помолчали, каждый, хмурясь по-своему, вспоминал странное и непонятное, случившееся с ним словно на самом деле. Молчание затягивалось, Капитан поспешил разрядить:
– Всё! Хватит грузиться! Это же просто сны, – хоть сам, конечно, так не думал. К нему начала подступать уверенность, что именно сегодня, уже скоро – солнцу до реки осталось совсем немного – произойдёт то самое долгожданное событие… чудо, которое десять лет втайне от самого себя, в полутайне от этих родных ему ребят он ждал и верил, что оно случится – всё сходилось: показал себя корабль, сны с фантастическими нырками из реальности в ирреальность и обратно – одно письмо чего стоит, и, главное все семеро здесь, вытрезвленные этим недолгим долгим сном, подготовленные им к настоящему чуду. Скоро, скоро уже, коснётся солнце реки и всё случится… Один минус – женщина на косе… надо ж было её Семёну притащить!
– Сны… Разные они бывают, – словно услышав капитанский укор, не согласился Семён, – Африка вон в прошлом году во сне гонорею подхватил, – и виновато покосился в сторону Кати, но её рядом не оказалось, она, в своих мыслях, сидела чуть поодаль около кромки воды как серовская Ифигения в Тавриде, даже со спины чувствовалась какая-то не женская печаль-тоска, не сочувствие вызывающая, а лишь желание приобщиться, Семён даже движение сделал в её сторону… но кто-то упёрся ему в грудь и одновременно отвесил подзатыльник: куда ты, мол, со свиным рылом, это ж на самом деле Ифигения! И в это, после только что прослушанных историй от морфея, поверить было не мудрено – щёлкнул тумблер (от подзатыльника?) и… конечно же Ифигения, дочь Тесея и Елены, дар, обещанный богине Артемиде, как самое прекрасное из родившегося в тот год, обманутая, принесенная в жертву, спасённая и сделанная Артемидой бессмертной, божеством лунного света. Конечно же, это она! Богиня поселила её где-то в Скифии, на Белом острове… А Серов, хоть и подсмотрел, да не точно – море, скала. Какое море? Река и черёмухи!
Ведь не в том беда, что русский человек пьет, а в том беда, что русский человек думает.
В. Пьецух
Дальнейшие вспоминания были абракадаброй. Если в Ахтиарскую бухту они заходили всей командой, и фантасмагорическому походу были свидетельства – потопленный «Северный орёл» с этой стороны и письмо (почему на листке из его тетради?) с той, то следующие сны шли россыпью в частно-переплетённом порядке, как будто нанятый морфеем киномеханик торопился, зарядил в свой аппарат сразу шесть плёнок, перепутав при этом концы и начала, и крутил с удесятерённой скоростью, что, правда для сна вполне приемлемо. И можно было бы так и посчитать эту абракадабру снами, если бы не исчезнувшие почти полтора литра спирта – за каждого персонажа, оказывается, пили! Виночерпий удручённо потряхивал жалкими остатками в опустевшей фляжке.
– Так вы спали или пили? – никак не мог взять в толк Семён.
– С Яковом – пили… – нахмурился, вспоминая, Африка.
– С каким Яковом? – Семён демонстративно оглядел поляну, мол, где этот Яков?
