Возвращение с Лоэн. Роман - страница 37

Лоэн совсем пришла в себя, когда клацнул затвор тяжёлой железной двери. Она бросилась к ней и стала колотить ладонями, кричать.., она разбила себе руки в кровь и сорвала голос – прежде, чем не осела подле двери на пол и бессильно, бесслёзно не зарыдала. Безнадёжность и мрак окутали её. В камере погасили лампу. Только сквозь маленькое зарешеченное оконце в двери проникал неяркий муторный свет из тюремного коридора. Она привстала на колени, впилась пальцами в решётку окошечка и с тупым отчаянием, с мольбой в глазах смотрела в пустоту узкого пространства, доступного её взору…

…Когда напарники Глена строили пошлые догадки – в шутку – насчет «перин» в одиночной камере Лоэн, Глен совершенно серьёзно сказал:

– Если он действительно собрался устроить там лежбище, то я ручаюсь, что.., – тут он осёкся.

Его приятели расхохотались:

– Да ты в неё втрескался никак…

Глен прикусил язык.

Рой мысленно отвёл себе ещё три дня, чтобы «додавить» эту «императорскую бабочку», и дал согласие одной из газет, которую сам выписывал, на подробное интервью – чтобы не было пути отступать назад. Новых фактов у него пока нет, но он чувствовал, что дело «подалось». Для того, чтобы все видели, как на дознании ведёт себя Лоэн, и «от греха подальше», он решил, что проведёт очередной допрос у себя в кабинете, в присутствии адвокатов и «спецов». Он полагал, что «публичность» теперь ему на руку. С её помощью он получит, наконец, железобетонное моральное превосходство, а Лоэн – окончательно дискредитирует. Да и желания оказаться вновь наедине с «дикой кошкой» у него пока нет. Он чего-то как будто боялся, чувствовал неуверенность – всё-таки, последняя «схватка» далась ему «переусилием». Это напоминало ему его детский страх перед матерью, что было не особенно приятно. Но это «не особенно приятно» пряталось в гуще других ощущений и ассоциаций.

Он подумал, что пришло время вновь связаться с доктором Эйнбоу, и запросил видеосвязь с ним на следующий вечер после «второй бойни».

Эйнбоу собирался провести этот вечер в клинике, «экспериментируя» с Джеральдом. Но, получив от Роя приглашение на видеосвязь, отложил это дело на утро и весь следующий день. Теперь он почти не отходил от Джеральда, хотя у него было много забот и с другими пациентами. Он по полночи просиживал над картограммами, которые получал в результате своих «опытов». Он, интуитивно нащупав верную, как ему думалось, «жилу», бросился на её разработку. Он привлёк группу математического обеспечения, подключил к «ведению больного» врачей других направлений. Дати оказывала ему неоценимые услуги… Создался своего рода небольшой «творческий союз» под руководством Филеала Эйнбоу. И это рвение нельзя было объяснить только стремлением «выслужиться» перед Департаментом полиции, как чесали некоторые языки. Он был вдохновлён идеей во что бы то ни стало вызволить этого человека – Джеральда – из странного состояния, а ещё больше он хотел понять причины, корни болезни. Он как-то даже перестал осознавать, что если «спящий проснётся», его тут же посадят в каталажку.

Его не смущало и то, что он столкнулся, возможно, с единичным случаем, а не «повторяющимся». Он, как истый учёный, вдохновлённый верой в неповторимую, уникальную природу человека, не заботился о том, станет ли эта работа основанием для какой-нибудь теории и будет ли иная польза от неё. Он испытывал чуть ли не собачью страсть, «вынюхивая» истоки болезни, и не гнушался, отвлекаясь от иных «нравственных канонов» и личности больного, использовать такой приём, как «сексо-моторная регуляция», что никому, кроме него, не пришло бы в голову в такой же ситуации… Пусть, пусть… Но, возможно, он хоть на миллиметр, но приблизится к раскрытию великой тайны человека…