Возвращение с Лоэн. Роман - страница 38

Он не видел ничего плохого в том, что «препарирует» Джеральда словно бактерию под микроскопом. «Всё это во благо, во благо», – приговаривал он, заставляя Дати «приставать» к Джеральду. Честно говоря, это доставляло Дати мало удовольствия, но, по совету доктора, она «включала воображение» «заставляла» себя быть искренней. «Иначе он не поверит, не поверит, – увещевал её Эйнбоу. – Ну представь, дорогая, что так выглядит твой пассия, только как бы прикорнувший от усталости, что он отвечает на твои ласки, но тебе, допустим, надо большего – поверь, что он живой. Поиграй, покапризничай с ним, как с живым, ты всё ещё не можешь отделаться от того, что это не человек, не мужчина, а нечто вроде растения, или тёплой куклы… Ну постарайся! Воображай всё, что хочешь, будь актрисой, моя милая! Тогда эксперимент можно посчитать вполне чистым. Я уверен, что он чувствует твою неискренность, хотя и сидит, как мешок. Я убеждён в этом. От степени твоей сексуальности, как я полагаю, и зависит перемена функций на его картограммах… Ведь он откликается только на твой голос…».

И так далее. Дати старалась изо всех сил… А доктор бубнил про себя: «Секс – великое дело, секс – великое дело, он подмешан во всё, во всё, чтобы ни делал и ни думал человек». У Эйнбоу в голове постоянно крутилось: «Секс, или поло-ролевой апартеид – великая придумка… Всё происходит при взаимодействии и разделении двух полюсов – женского и мужского… Нет ни одного человеческого чувства или состояния, не соотносимого с этим великим противоречием… Это можно сказать и обо всём, что с человеком связано – экономика, искусство, история… Революция – что это, как не половой акт? Там, где рождается что-то новое, качественно новое, всегда нужно искать акт любви и соития, всегда мужское и женское начало… Это принцип Вселенной – будь то живая или неживая материя… Дати поможет мне его оживить… Или я полный профан… Секс – великое дело, секс – великое дело…»

– Доктор, – спросила его однажды Дати, – такое ли уж это великое дело? И вообще – вряд ли вы найдёте человека, который бы уделял ему хотя бы час в день.

Эйнбоу улыбнулся и послал ей воздушный поцелуй.

А Дати покачала головой, как мама, глядя на милую глупость своего малыша. Она верила Филеалу Эйнбоу и по-настоящему уважала его. В случае успеха она попросила его рассказать ей, каков ход его умозаключений, как искал и нашёл он единственно верное решение задачи. Ей было страшно интересно…

Джеральда стали регулярно брить, приодели… Однако он продолжал безучастно созерцать пространство, и в его глазах Дати не отражалась. Тем не менее, Эйнбоу упрямо делал картограммы, он видел в них импульсы, которых не было при «обычном» состоянии пациента. Особенно искажалась картина, когда Дати сидела у него на коленях, гладила по голове и говорила с ним нежным голосом. Правда, каждый новый раз эти импульсы не повторяли друг друга, но и Дати использовала всё новые и новые «аргументы». И «всплеск» импульсов – видел доктор – абсолютно обусловлен. Время «сеанса» определялось Джеральдом. Минут через двадцать-тридцать он как бы снова «засыпал» – тоже минут на двадцать-тридцать. Потом можно было начинать сначала. Однажды два дня подряд делали по двенадцать таких сеансов. Умотались. Дати показала чудеса игры.

– Тебе бы на сцену, – говорил ей Эйнбоу…

Он был доволен. Он видел, что на пятом и десятом сеансе импульсы достигали апогея силы и разнообразия. И, что самое интересное, новая загадка – пациент после этого не ложился на кровать, а ходил взад-вперёд с каким-то беспокойством на лице. В нём пробуждалась эмоциональность! – решил Эйнбоу. Только глаза – недвижные, как у слепого.