– Вы выходите? – спросила у Шумера проводница.
Он вздохнул.
– Обязательно.
– Так выходите.
Шумер улыбнулся.
Он не знал, как встретит его Пустов. Позади осталось позорное бегство. В настоящем имелось тихое возвращение. Эх, как бы все забыть? Раз – и ничего не было. Или было?
Прошлое кисло барахталось в Шумере, заставляя испытывать смущение и стыд.
И люди никуда не делись. Изменились? Возможно. Но вряд ли в лучшую сторону. В это он не верил. Впрочем, не поэтому ли он вернулся?
Вперед? Нога преодолела десятисантиметровый зазор между вагоном и платформой, носок ботинка, переместившись, избрал новую точку опоры, пальцы, стиснувшие поручень, наконец разжались.
Все.
Шумер встал на платформе и вздрогнул, когда из-за тюков неожиданно грянула музыка. Скрипка, гитара, аккордеон. «Слова любви вы говорили мне в городе каменном…». Мелодию из «Бриллиантовой руки» музыканты выводили старательно и фальшиво. Чувствовалось, что раньше они ее играли редко.
Несколько мгновений – и платформа под вечереющим небом очистилась. Исчезли среднеазиатское семейство, бородач, сосед с «дипломатом», вышедший впереди Шумера. Голуби, взлетев, расселись на карнизах вокзала. Спрятался за стекло двери милиционер.
Ансамбль, правда, остался. Квартет. Толстая скрипачка. Худой, усатый аккордеонист. Гитарист с испитым лицом. И саксофонист, окривевший, с распахнутым в пустоту изумительно голубым глазом.
Все в черных костюмах и светлых рубашках. Женщина – в черном платье с ярким плюшевым бутоном розы на груди. Она единственная сидела. Мужское трио полукругом стояло за ней. «Помоги мне, помоги мне…».
Похоронный оркестр.
Когда аккордеонист выдавил из клавиш последний аккорд, из-за осветительного столба стремительно вынырнул подтянутый мужчина в дорогом сером костюме и в пируэте подхватил Шумера под локоть.
– Очень приятно, что вы снова с нами!
Улыбка его сверкнула ровными отбеленными зубами.
– В кафе? – спросил мужчина и тут же себе ответил: – Разумеется, в кафе!
Шумер не сопротивлялся.
Мужчина повел его, приговаривая, как он рад такому визиту, безумно, безумно рад, он даже поспорил сам с собой, что тот случится на прошлой неделе, пора бы, и, представьте, сконфузился, проиграл, пришлось кукарекать под столом. А как иначе? Раз уж ты – человек принципа, то лезь и кукарекай.
Ку-ку! То есть, ку-ку-ре-ку!
Кафе «Чайка» встретила их затоптанным кафельным полом, плакатом, вещающим об опасности выхода на железнодорожные пути, и стойким запахом чего-то горелого.
– Не обращай внимания, – запанибратски сказал мужчина, шевельнув тонкими ноздрями.
Острыми серыми глазами он охватил полупустой светлый зал, полный свисающих с потолка липких лент, поморщился на пеструю компанию, звякающую стаканами рядом с прилавком, и выбрал угловой столик, с которого была видна платформа и – одновременно – вокзальный выход.
– Прошу!
Мужчина расстегнул пуговицы на пиджаке, водрузил локти на столик. В глазах его засветился живой интерес.
– Ну, как ты?
– Никак.
Шумер достал салфетку из стаканчика, обозначающего наличие в кафе некоторого сервиса, и нарочито медленно обернул ее вокруг пальца.
– Понимаю, – кивнул мужчина. – Кто ж разговаривает на голодный желудок? Здесь, между прочим, варят сносные пельмени.
Шумер свободной рукой достал из кармана пальто всю ту мелочь, что у него была.
– Шесть рублей! – хохотнул мужчина, кинув взгляд на монеты. – Силен! В своем репертуаре. Ну, а я, так сказать, в рамках помощи перемещенным лицам, все же закажу тебе порцию за свой счет. Благодарности, понятно, не жду. Ну и сам поем. Ты, значит, никуда пока не уходи. Я мигом, ага.
