Какой бы слабой магия не была, использовать её было выгодно. Когда дух в форме младенца – Гвен не знала, видит ли его кто-то ещё – подполз к Милдред, та не предала много внимания. Дёрнула ногой, отмахиваясь: в завалах зацепиться было обычным делом.
Гвен выныривала из противостояния сил и взглядов, концентрировала усилия мыслей на определённой точке на облике патрульной и снова погружалась в боевой танец. Использовать духа с энергией ребёнка было глупо, она и сама знала. Он мог дёрнуть ручонками за волосы, а мог промахнуться, когда Гвен направляла удар, а Милдред уворачивалась, и бита первой пролетала сквозь призрака, со стуком опускаясь на завалы.
Рация на поясе полицейской сообщила, что колдуны обнаружились ещё в нескольких точках города. Это давало преимущество – время. Пока проверят всех и заподозрят в создании шторма её, их семья будет далеко, а она взрастит из силы мыслей что-то пригоднее младенца. Он ударил Милдред под коленку, и в солнечное сплетение, и в ключицы, она увернулась от удара в глаз, поскользнулась, избегая пинка в висок, дёрнулась назад, не получив щелчка по пальцам.
Гвен никак не удавалось подстроить поток мыслей под ритм их боя. Прозрачный силуэт носился между противниками, нырял и пропадал, стоило Гвен отвлечься на встречу выпада. Милдред наверняка чувствовала нелепые удары, именно нелепые, потому что опытного противника они вывести из боя не могли. Но сержант на это и не надеялась. Просто ждала того самого момента, секундной слабости, когда раздражение возьмёт верх.
Та отмахнётся, как от ненавязчивой мухи. Эта соберёт в руках всё, что осталось на дне в резерве организма, и толкнет. Со всех сил. Нужны доли секунд, чтобы перенести вес с ног на руки, но для силы мысли и этого достаточно. Пока она толкает девушку, призрак толкает осколок стены. С первых секунд, когда её нога поскальзывается на склоне, чуть не предрекая исход всей драки, Гвен знает, что не будет играть честно. Она просто не может проиграть.
Гвен будет помнить сцену по секундам: обвинительница отлетает назад, она кивает подбородком вверх, Милдред поднимает взгляд. В её лазурных глазах точка приближается, расширяется, превращается в падающий булыжник.
Секунда: они не встречаются, живое тело не соприкасается с мёртвым камнем. Секунда: Гвен думает, всё напрасно. Секунда: удар сердца оглушает, надежда испаряется, наваливается усталость. Секунда: шаг назад. И ровно секунда, чтобы вызывающая улыбка на лице Милдред внезапно опала уголками вниз.
Три подхода по три удара сердца – первый, чтобы услышать пронзительный визг, второй – разогнать пелену в голове, третий – подойти к краю. За спиной Милдред секунды назад – обломок стены прямо под потолком подземной парковки. Перед глазами Гвен теперь – изломленное тело, тяжелый вздох, слетевший с губ, расцветающая лужа крови. В её предсмертных глазах не было ненависти к колдунам, или жалости о проигрыше, или презрения к предателю, только отчаянное нежелание умирать. По страху в её глазах Гвен поняла, что она встретилась лицом к лицу со смертью, потому что в следующее мгновение взгляд заледенел и навсегда заточил эту обречённость в клетке мёртвого тела.
Гвен подумалось, что она не хотела убивать.
Милдред даже не посмотрела на неё, будто всё это было уже не важно: она была всего лишь очередной преступницей, фигурой, не играющей никакой роли в её внутреннем мире, в списке важных людей под сердцем. Гвен подумалось: возможно, в том городе тоже был кто-нибудь из её близких. А если и нет, из десятка тысяч человек нашёлся бы один, о гибели которого она стала горевать. Но теперь горевать будет не она, а о ней. А Гвен будет жить. И её семья не будет бежать. Она победила и отстояла право на свободу. Свободу от ложных обвинений в сговоре с колдуном, чьё лицо она увидела впервые.
