Они никогда не были близки друг с другом, но по-своему были близки с майором. Обе – лучшие в своём деле. Одна вычисляла колдунов, другая ловила преступные банды. Уверенная хватка, которая прослеживалась во владении оружием. Целеустремлённость, с которой она шла на край света. Бесстрашие, потому что шла она за колдунами. Гвен хотелось быть похожей на Милдред во многом, не только в этом, но никак не в насмешливом взгляде на людей. Его негативный оттенок без всяких усилий проводил черту между его хозяйкой и её коллегами. Она могла дружить только с подобными ей, а Гвен такой не была, потому что ненавидела смотреть на людей высокомерным взглядом.
Ей не было страшно драться, было страшно обернуться и увидеть выражение лица сестры. Но та не смогла сложить «А» и «Б». Она верила – Гвен толкнула специально, но попыталась предупредить о падающем камне знаком головы, обрыв был случайностью, ведь старшая сестра не могла убить, старшая сестра играла по правилам. Но ещё старшая сестра умела продумывать ходы наперёд, а в драке её глаза работали с разумом в неразрывной связи: телу оставалась лишь следовать импульсу и доводить до финала. До черты не возврата для обеих: обвинившей в предательстве и предавшей принцип ненависти.
Окна многоэтажного дома смотрели прямо на пустырь. Летом там возились дети: визжали, как будто натолкнулись на исполинское чудовище, хватались за палки, бежали со всех ног по склону оврага, скатывались в бездну, и их фигуры превращались в чёрные силуэты на фоне закатного неба. Зимой это было редким событием по простой причине: снега не было даже в середине января, только грязная слякоть. И вот одним особенно тяжёлым вечером, когда её сердце разбилось на куски, Урсула подошла к стеклу. Штора скрывала её лицо со стороны улицы.
Передвигаться по комнате было сложно. Последствия ссоры с родителями давали о себе знать.
Она надеялась поговорить по душам, обсудить всё со взрослыми людьми. Она не почувствовала от лица интуиции никаких предупреждений: сердце билось так громко, аж оглушительно, а тревожность подскочила до той самой отметки, когда ступни потеют до выскальзывающих из тапочек носков, тело всё как-то сжимается, а глаза превращаются в два больших, блестящих, зеркальных шара. В их влажной поверхности отражались мать и отец, читающие её, словно сквозь прозрачное стекло. Она зашла в комнату, прямо в искусно выстроенную ловушку из протянутых в отзывчивости рук.
– Я бы хотела приложить все силы, чтобы поступить в медицинский университет за границу, – начала Урсула, и голос её походил на натянутую нить. Она взглянула своими талыми глазами в серые глаза папы – там было тихо, как после бури – и в льдистые мамы – они обжигали безэмоциональностью – не нашла ни там, ни здесь ни намёка на чуткость, но отступать было уже некуда.
– Почему ты так уверена, что все твои усилия, время и старания, приложенные к нашим деньгам, не окажутся напрасны? – она не знала, как получалось у мамы одним предложением перечеркнуть весь запал в душе человека. Она так не умела. Она была не похожа на родителей внешностью, как не могла тягаться и с их могуществом. Далёкий, холодный, неприступный метеорит посреди космоса, а они – вырезанные из его недр фигуры.
– Можно пойти за сердцем и серьёзно ошибиться. Можно пойти за разумом и влюбиться в ненавистное дело. Когда говоришь себе, что это необходимо, и становишься на непростую дорогу, время расставляет всё на свои места: стереотипы рушатся, и взгляды меняются, – папа говорил об этом, как о чём-то не многозначительном, но Урсула знала – за этими словами, за туманными глазами скрывается история сильного человека. Такого сильного, что победить твёрдость его убеждений подростку вроде неё было не по силам.
