Когда живёшь в подобном ритме достаточно долго, со временем привыкаешь настолько, что перестаешь разглядывать мир вокруг. Когда гонка закончится – ты выйдешь из игры победителем, мир самолично приблизится к тебе и дотронется, подтолкнет, чтобы ты поднял глаза, увидел окружающую красоту. Вот только к тому моменту от тебя ничего не останется.
Кира была обычным подростком, погрязшим в слегка нетипичной для её возраста каше, которую она не заваривала, но старательно пыталась расхлебать. До обеда – школьница, после учёбы – официантка в кафе, вечером – старшая сестра для маленькой Дины, хозяйка квартиры и прилежная ученица за столом с домашней работой, а ночью – начинающая писательница, но об этой её стороне никто не знал, и оттого она казалась ещё более нереальной в тёмной квартире с холодным стеклом под виском и за ним ликом луны на небосводе. Длинные путанные волосы, пудра на лице, перекус в рюкзаке, мятая школьная форма и бьющий внутри ключ энергии. Типичное описание портрета простого подростка. Но была у неё одна особенность: она любила слушать истории. В этом они с городом подходили друг другу, сочетались, как два кусочка одного цельного фрагмента.
Впервые с того дня, как поблекнувшим, выгоревшим, смеркнувшимся вечером три сестры смотрели по телевизору новости, январским утром растерявшая всякую радость Кира краем уха слушала голос телеведущей в стенах кофейни. С того дня изменилось многое: и привычная рутина, и место жительства, и семейные вечера, но голос ведущей оставался все таким же безжизненным, и говорила она отнюдь не о приятных вещах. В среду к городу подойдёт мощный циклон, ночью будет сыпать крупный снег, а к утру ледяные зеркальца луж спрячутся под сугробами, и многие люди проснутся на работу, а попадут в больницу с ушибами и переломами. Какое-то время Кира работала волонтёром и побывала в госпитале в один из таких дней. Запах спирта, болезненные всхлипы и измученные лица иголками проникали в её сердце, кололи не слабее равнодушного голоса ведущей. Она думала, что не смогла бы работать в местах, где людям делали больно словами или лечили от боли физической, причиняя ещё большие страдания. Куда приятнее было искать то, что приносило радость и облегчение без предварительных мучений. На собственной судьбе Кира знала о тяжести боли, но равноценного счастья пока не получила и от обречённости продолжала отрицать, что не всё в этом мире добывается слезами и кровью. Продолжала верить, что человек не обязан страдать, чтобы быть по-настоящему счастливым.
За окном было холодно, сыро и скучно, в помещении стены круглый год отливали тёплым лимонным цветом, гирлянды отбрасывали на столики мягкий свет, зелеными пятнами разбавляли картину цветы в горшках. На улице кружил в пространстве над дорогой снег, в кофейне поднимались в воздух голоса, сплетались в откровенные, порой причудливые, порой меланхоличные истории.
Кира слушала увлечённо. Обрывки этих откровений могли стать сюжетной ветвью для её несуществующей книги. Пока не существующей. Веры и терпения ей было не занимать. Дверь приоткрылась, фигурки на ниточках задёргались, и мелодичным перезвоном подвеска у входа оповестила баристу о посетителе. Этот звук должен был быть приветственной трелью для гостя, но тот, казалось, только испугался, что привлёк к себе лишнее внимание и сжался ещё сильнее, смешиваясь с толпой.
