– Гвен! – майор окликнул её одну из всей этой суматохи, но она ответила взглядом, против решимости которого у него не нашлось никаких аргументов.
Она пробежала жалкие пару метров, когда её догнал сигнал автомобиля. Знакомый джип и знакомые – худая и тучная – фигуры на передних сиденьях.
Ошеломлённый мозг выдавал мысли без долгих «за» и «против».
– Выходи! – рванула ручку двери, и Гурс вышел и переместился на заднее сиденье без лишних вопросов, а она уже захлопывала дверцу, опускаясь по правую руку от Грега, лежащую на приводе.
В зеркале заднего движения отразился майор, спокойная фигура в мире, погружающемся в хаос. Он смотрел на своих подопечных, на город, горящий в агонии, на неё. Было всего три важных в его жизни вещи: справедливость, родина и старший сержант третьего отряда.
Гвен захлопнула дверцу джипа. Она знала, что на их планете использование магии запрещено законом. Она знала, что смерч был делом задетого чувства гордости какого-то колдуна. Она знала, что на них накладывали запреты, а они выпускали когти в виде взрывов, хаоса и гибели невинных.
Она знала. И он знал, что она знала. И не запрещал ей этой войны за справедливость. А она этой возможностью собиралась воспользоваться.
***
Они приближались к городу, и ветер становился сильнее. Она понятия не имела, с кем собирается сражаться. Если бы только колдун создал реальных монстров. Тогда она разорвала бы их ножами, избила камнями, растерзала осколками, обратила бы последствия хаоса, созданного их чёртовым хозяином, против них самих. Колдуны были прокляты: сущие единицы, способные увидеть в природе живого духа, способные контролировать и перемещать предметы без помощи рук, способные создавать стихийные бедствия простым обращением к душе планеты. Они восставали против правительства, надеясь, что люди поддержат, но кто станет поддерживать врагов. Она была обычным солдатом и чувствовала, как от сердца тягостно натянулась нить. Её звала семья: утром младшая сестра обещала пригласить в гости друга, а папа приготовить ужин, а она обещала прийти домой пораньше. Они были где-то там, в груде завалов, без неё.
Воспоминания в голове, как кадры киноплёнки. Она смотрит вперёд, фотографирует глазами разрушенный пейзаж, но в голове всё ещё стоит родной, тёплый город, каким он был считанные мгновения назад. Её будут допрашивать, но она не вспомнит ничего кроме размытых пятен: трещины на фасаде, обломки штукатурки, битое стекло, раскрошенные стены, мебель, когда-то уютные комнаты с накопленными безделушками – всё серая бесформенная пыль, которую ветер использует себе на руку, бросает прямо в глаза. Она уже не под защитой автомобильного салона, она – ровная фигура прямо в эпицентре стихии.
Тогда мир вращался вокруг неё: обтекали пешеходы, смешиваясь с толпой, проезжали мимо машины, тополиный пух цеплялся за форму, а она несла пост, недвижная, как памятник. Теперь она сама вращалась по кругу в центре дорожного кольца, один за другим осматривая обрывки прошлой жизни маленького механизма города. На юге автобусная остановка, люди прячутся от солнца или снега под крышей – пустынный квадрат земли, козырёк сорвало, укрыться больше негде. Напротив магазин с еженедельными цветами для уюта в кабинете – ободранная пыльная веска, тёмные окна. На северо-востоке благоухающая аллея с гирляндой – деревья вывернуты с корнем и провода оборваны. По диагонали никогда не умолкал шум голосов с детской площадки – никого и почти ничего, только пустые горки и обломанные лесенки. Безжизненный пейзаж. На юго-западе прилавок со сладостями, что так любила сестра – скатерть оторвана и трепещет, рвётся в сторону гигантского вихря. Сестра…
