Перед самой казнью ей урежут язык. Кровь не остановят – последняя четверть часа жизни не стоит и хлопот. Она пойдет к эшафоту захлебываясь своею кровью, почти лишаясь чувств, влекомая стражей, чтобы не упасть.
– Ахти! Да не помешанный ли? Держите его, не учинил бы над собой! – вскрикнула испуганно страшная вестница.
Двое случившихся прохожих вняли было словам ее, но разве шайтан мог бы теперь меня удержать.
– Скорее, голубчик, братец! До Фонтанки – рубль получишь, два, только ради Бога, погоняй!
– Не тужи, барин, Бог милостив, – напутствовал меня через несколько минут лихач-извозчик, принимая деньги.
В каком она равелине? Трубецкого? В Государевом? В Меньшиковом бастионе? Доподлинно неизвестно.
– Ничего не знаю, – заявил Герман, – дату ввел, как ты просил – двадцать девятое апреля.
– Дело-то выходит дохлое, – веско подытоживает Омега мои сбивчивые речи, – самое верное – подождать другого узника. Часто их тут сажают, вельмож? А пока разработать детали. Брать надо при аресте в дому…
– Прощай. Договаривайся со своим непосаженным вельможей, как знаешь, без тебя обойдусь.
– Стойте, стойте, – испугался Герман.
Не скоро оба они уразумели, что намерение моё не зависит от того, будут они помогать в нём успеть или нет. Вновь нарисованные, взращённые до исполинских размеров, неги и роскошества спасителя важной узницы колеблют наконец Омегу.
– С крыши стану «снайпером» снимать, а вы – не зевать, ждать не стану, провозитесь – один улечу.
Сколько я не протестовал, как не рвался, какие золотые горы не сулил, проникнуть в крепость Омега наотрез отказался.
– Иди туда, не знаю куда. Я уж насмотрелся за день на их живую силу. Шутить не любят. Это не банановая республика. А ядра чугунные видал? Разнесёт президентов самолёт не хуже консервной банки.
– Нельзя ждать утра – самолёт заметят, пойдут толки.
– В крепость не сунусь, сказал. Как выведут за мост, начну. Пока они смекают, что к чему, убираю сопровождение. Чтоб не успели упасть – был рядом с ней и отволок в осинник – тут же, версты нет, за кронверком и сахарным заводом. Там самолёт. А чтоб не видали – поворачивайся. Успеешь оторваться от погони – за рощей не приметят как поднимемся.
– Оторвусь, – твёрдо отвечал я, – но нужна хорошая лошадь, и чтобы прикрыл.
– Прикрою, не проблема, и за лошадьми дело не станет, коли охрана, как говоришь, верхами будет.
– Как ты речь за день перенял, – одобрил Герман.
Каково мне было согласиться с планом Омеги!? Но как я не мог предложить ничего более надёжного, должен был уступить и готовиться к несчастной участи Лизаветы Романовны – назову её так.
– Герман, твоя пациентка почти инвалид, но может быть современный врач может совершить чудо? Подумай какая награда…
Но Герман кисло махнул рукой:
– Мне и голову после казни трансплантировать не проблема, но ведь ничего же нет: ни аппаратуры, ни вакуума, ни лаборатории. Язык можно, конечно, было бы из пересаженных тканей восстановить, но здесь не на чем. Вот, если бы она с собой взяла отрезанную часть… Не догадается? Да ты успокойся. Летального исхода не будет. В самолёте аптека очень неплохая нашлась, там и донорская кровь есть. У ней какая группа?
– А лёд есть?
– Лёд?! Зачем?
Я понял, что познания Германа нужны мне не более, чем мобильный телефон, что мёртвым грузом лежал ещё в кармане. Я бросил его в канаву и с удовольствием также поступил бы и с Германом.
