Бодэн покосился на ближайшую группу солдат.
– Вовремя вы подоспели, жестянки.
Геборик тяжело сплюнул. Его лицо подёргивалось, когда он уставился на громилу.
– Ты вообразил, что откупишься, Бодэн? Дашь им то, что они хотят. Да только всё зря, да? Солдаты уже шли сюда. Она могла бы жить…
Бодэн медленно обернулся, его лицо покрывала кровавая корка.
– Ради чего, жрец?
– Так ты рассуждаешь? Мол, она бы всё равно умерла в трюме?
Бодэн оскалился и медленно проговорил:
– Просто ненавижу договариваться с ублюдками.
Фелисин посмотрела на три фута цепи между собой и Бодэном. Тысяча мыслей могла бы пробежать в голове, звено за звеном – чем она была, чем теперь стала; какую темницу нашла внутри и снаружи, сплела живой памятью, – но она подумала и сказала только:
– Больше ни с кем не договаривайся, Бодэн.
Он прищурился, глядя на неё. Эти слова и тон каким-то образом задели его.
Геборик выпрямился и смерил её взглядом. Фелисин отвернулась – отчасти из чувства противоречия, отчасти от стыда.
В следующий миг солдаты, которые уже убрали из цепей мертвецов, погнали живых узников вперёд, в ворота, на Восточную дорогу, ведущую к портовому городку под названием Неудачник. Там их ждали адъюнкт Тавор и корабли работорговцев из Арэна.
Крестьяне и фермеры столпились у дороги, но не выказывали и тени той ярости, которая кипела в сердцах горожан. В их лицах Фелисин увидела глухую скорбь, страсть, порождённую иными шрамами. Девушка не могла понять, откуда взялась эта скорбь, и знала, что в том-то и состоит различие между ними. И ещё – синяки, царапины, беспомощность и нагота говорили Фелисин, что это лишь первый из уроков, которые ей придётся выучить.
У ног моих он плыл,
Могучими руками загребая
Песок текучий.
Спросил я: «По какому
Плывёшь ты морю?»
На это он ответил:
«Я видел ракушки, и панцири, и кости
В пустыне на песке,
Поэтому плыву по памяти земли,
Так чту её я прошлое».
«Далёко ль держишь путь?» – спросил я.
Ответил он: «Не знаю сам.
Ведь утону задолго до того,
Как доберусь до цели».
Тэни Бьюл. Речи шута
И все пришли, чтоб оставить
Свой след
На пути,
Вдохнуть сухие ветра,
Заявить права на
Восхождение.
Мессремб. Тропа Ладоней
1164-й год Сна Огни
Десятый год правления императрицы Ласиин
Шестой из Семи годов Дриджны, Апокалипсиса
Исполинский плюмаж из пыли пронёсся по долине и направился дальше в непроходимые пустоши Пан’потсун-одан. Хотя до этой воронки было не больше пары сотен шагов, казалось, она появилась из ниоткуда.
Со своего места на вершине плоского холма Маппо Рант проводил её взглядом глаз цвета песка – глаз, глубоко сидевших на костистом бледном лице. Ладонью, что была покрыта с тыльной стороны щетиной, он сжимал кусочек кактуса-эмрага и не обращал ни малейшего внимания на впившиеся в кожу ядовитые шипы. Потёки сока окрасили его подбородок в голубой цвет. Маппо жевал медленно, задумчиво.
Рядом с ним Икарий швырнул камешек с края гряды. Тот прогрохотал вниз, до усыпанного валунами подножия. Под изорванным балахоном духовидца – когда-то оранжевым, а теперь выцветшим до цвета ржавчины под немеркнущим солнцем – серая кожа потемнела и стала оливковой, будто древняя кровь отца Икария откликнулась на зов этой пустыни. Пот стекал по длинным, заплетённым в косицы чёрным волосам и падал крупными каплями на белёсые камни.
Маппо вытащил застрявший между передними зубами шип.
– Краска у тебя потекла. – Он поглядел на кактус и откусил ещё кусок.
