Меннан вытер ладонью проступившие на лбу капли пота.
– Я уже вам говорил, что не очень разбираюсь во всех этих вещах… Если хотите, могу отвести вас в дервишескую обитель, там об этом знают все.
На самом деле его импровизированная лекция была очень хороша, но я снова поняла не все. А поездка в обитель в мои планы не входила. Если уж отец за двенадцать лет моей сознательной жизни не смог ничего мне объяснить, то как мне это могли объяснить в обители? Да, мы точно обсуждали радения с отцом. Теннуре, сикке, хырка – я слышала уже эти слова раньше. Могила, надгробный камень, саван… Но почему вот этого я не помню? Должно быть, отец не хотел пугать меня маленькую. Наверное, ждал, пока я вырасту. Или просто стеснялся при маме.
Моя мама никогда не была религиозным человеком. О чем уж тут говорить, она себя даже к христианам никогда не причисляла. Она говорила в открытую: «Если бы существовал бог, то это не был бы только христианский бог. Это был бы один бог для всех: христиан, мусульман, евреев, буддистов, зороастрийцев, шаманистов. Да даже для атеистов! Но я не понимаю одну вещь: почему всемогущий бог настолько глух к людским страданиям? Почему допускает существование голода, войн, болезней? Почему закрывает глаза на такое количество горя и ужаса?» Один раз она задала все эти вопросы католическому священнику, случайно встреченному на вечеринке. Она посмотрела прямо в его большие детские голубые глаза и спросила: «Почему бог позволяет существовать всему плохому?» Священник был хорошим человеком. Он спокойно выслушал маму и с легкой искренней улыбкой ответил ей: «Пути Господни неисповедимы». Мама сильно расстроилась: «Ну почему? Почему они не могут быть такими же ясными и прозрачными, как ваши голубые глаза?» Священник не знал, что на это ответить, и просто стоял напротив нее, опустив голову.
– Если хотите, можем этим вечером сходить, – вывел меня из задумчивости голос Меннана.
– Куда?
– В обитель. Не бойтесь, там очень хорошие люди. Они очень любят иностранцев, которые интересуются суфизмом. Расскажут все, что вам будет интересно.
Да, наверное, все так и было, вот только мне не хотелось совершенно ни с кем видеться. Я приготовилась сказать это Меннану в открытую, но меня сбил зазвонивший телефон.
– Прошу прощения!
Я взглянула на экран. Звонила мама. Значит, вспомнила о своей доченьке.
– Алло, мама! Ну наконец-то ты! Ты где сейчас?
Скорбным голосом мама коротко ответила:
– В больнице.
Это меня крайне напугало. Неужели что-то случилось с Найджелом?
– В больнице? Что случилось?
– Он умер!
– Кто?!
Ответа не последовало. Господи, она меня с ума решила свести! Пришлось повторить:
– Мама, кто умер?
– Мэтт. Вчера ближе к вечеру.
Фух… Я успокоилась. Дядя Мэтью болел раком последние три года. Два месяца назад его состояние сильно ухудшилось. Конечно, всем нам хотелось, чтобы ему стало лучше, но…
– Земля ему пухом, – пробормотала я, – отмучился, бедный.
Мама промолчала. Чтобы лучше понять, что с ней происходит, чтобы успокоить, да и просто разговорить ее, я спросила:
– Это тебе его жена сказала?
– Нет, мне позвонили из больницы.
Это было неожиданно.
– Тебе?
– Умирая, он произнес мое имя… – Голос ее задрожал. – Понимаешь, Карен, мое имя! Не жены, не дочери. Мое! Ровно перед смертью он произнес: «Сьюзан».
Она заплакала.
– Мама, ну перестань… Он отмучился же уже… Сколько месяцев он в больнице провел! Ты сама рассказывала, как ему было тяжело.
