– Горгона Медуза… Голова Медузы… – Тут я обернулась к Меннану, который, очевидно, не понимал, что я рассматриваю. – Как горгона Медуза связана с «Икониумом»?
Он громко сглотнул. Бедняга… Наверное, надоела я ему уже со своими вопросами. Меннан, как и я, нагнулся над мозаикой, внимательно осмотрел все вокруг в поисках какого-нибудь пояснения, но потом сдался и с улыбкой сказал:
– Я не знаю, мисс Карен. Возможно, что-то связанное с историей Коньи [10]. Зия-бей очень этим интересуется. Спросим у него попозже.
– Нет, спасибо. Это не так важно, я просто поинтересовалась.
Мы прошли чуть дальше, к порогу, но там мое внимание привлек деревянный наличник с надписью на арабском, выведенной черной краской. Я не знала, что именно там написано, но мне очень понравилась красота исполнения: как, изгибаясь, закругляются прямые линии, как располагаются на вертикальной прямой завитки, перемежающиеся эллипсовидными окружностями, как справа налево вьется вязь. Эти непонятные буковки, значки, лигатуры принадлежали невероятно далекой от меня культуре…
Отец был хорошим каллиграфом, он часто писал по-арабски. Для этого он брал специальные чернила и калем, вырезанный из тростника. Мне было непонятно, что он там выписывал, но однажды он написал мое имя: «Карен Кимья [11]: райский плод, данный нам Богом». Все буквы сливались в один красивый и непонятный рисунок. Отец постарался разъяснить, показал, где начинается и заканчивается каждое слово, объяснил значение каждого значка. Я ничего из этого не запомнила, но разговор, который тогда между нами произошел, почему-то сохранился в глубине моей памяти.
«Папа, а что такое райский плод?» – спросила я его. Он улыбнулся: «Он настолько красив, что невозможно описать ни его цвет, ни его вкус, ни запах, ни форму. Невозможно даже описать, что делает его таким ценным». Я игриво возразила: «Почему же нельзя? Вот же я, перед тобой». Отец улыбнулся, обнял меня и зарылся носом мне в волосы: «Да, прекрасный запах действительно чувствуется. Но, доченька, ты – это не только прекрасный запах, красивое личико и звонкий голос. Ты больше этого». В тот момент он был настолько растроган, что я не рискнула спросить, чем именно я больше. Казалось, стоит ему продолжить говорить, как он расплачется.
– Мисс Карен, аккуратней!
Меннан немножко запоздал – я уже умудрилась зацепить носком за деревянный порожек и еле-еле удержалась на ногах, ухватившись левой рукой за створку ворот. В другую мою руку вцепился Меннан, за что я бросила на него исполненный благодарности взгляд.
– Спасибо вам большое, я в порядке, – проговорила я и показала ему на надписи на наличнике: – Засмотрелась просто.
Лицо его внезапно просияло, и он, хотя я его об этом даже не просила, прочитал написанное вслух, а потом добавил: «И восток, и запад, и вся земля – все принадлежит Аллаху» [12]. В переводе с арабского это звучит так.
Но меня больше заинтересовал не текст, а тот факт, что Меннан прочитал его по-арабски.
– А вы, значит, арабским владеете?
– Немного. Нас учили этому в лицее имамов-хатибов[13], но потом без практики мы все позабыли, конечно.
Ого, так он, значит, из духовного сословия решил переметнуться в купеческое. Однако же…
– А почему вы так и не стали имамом?
– Вообще, отправить меня в лицей хотел мой покойный отец. Он умер, когда я как раз был в выпускном классе. И из-за этого мне пришлось уйти с учебы и начать работать.
