Кровь до сих пор шумит в ушах, а руки дрожат. Одна ошибка может обойтись слишком дорого, когда ты не имеешь права на ошибку.
Глотая кофе в пустоте мрачной кухни, я вдруг с пугающей ясностью осознаю, что давно достигла дна.
Пробила его и падаю дальше.
И вокруг нет никого, кто мог бы схватить меня за шкирку и вытянуть на поверхность.
***
Блузку и чудовищно узкие туфли я игнорирую — хуже уже не будет. «Позору колхоза» с дисциплинарным взысканием до конца месяца незачем соответствовать офисным правилам.
Прячу немытые волосы под капюшоном серого худи и, даже не взглянув в зеркало, выхожу в подъезд.
Лифт не работает — семь этажей ковыляю по ступеням вниз, вчерашние мозоли саднят и ноют при каждом шаге. Толкаю плечом железную дверь и давлюсь утренней сыростью — тучи толпятся над крышами, влажный воздух пробирается сквозь одежду и липнет к коже, а я, конечно же, без зонта.
Снова безнадежно опаздываю и бегу, превозмогая боль, но у края проезжей части светофор вперяет в меня немигающий красный глаз и не дает пройти.
Поглубже натягиваю капюшон, одергиваю толстовку, жду зеленого, незаметно оглядывая людей, столпившихся у остановки напротив.
И разочарованно вздыхаю: моего наваждения — наглого мальчишки — там нет.
***
Сонная, воняющая перегаром и зубной пастой толпа вносит меня в теплое запотевшее нутро автобуса. Примостившись на ближайшем сиденье, разматываю наушники, отключаю музыкой внешние звуки и закрываю глаза.
Мне не хочется на работу. Больше не хочется просыпаться по утрам. Не хочется жить — если отбросить иллюзии, какое там, впереди, для меня маячит будущее?..
Беспросветность. Даже сейчас я кожей ощущаю ее могильный холод.
И с удвоенным вдохновением представляю, как при всех громко и четко посылаю Натали, и она, словно рыба, беззвучно шлепает распухшими от филлеров губами, подплываю к Олегу, в гробовой тишине целую взасос и, от души продемонстрировав всем «фак», навсегда покидаю офис... А потом уезжаю в теплые края с тем, кто в лучах света ждет меня в дверях. От его черных огромных глаз заходится сердце...
Неплохая идея — свалить на Мальдивы. Только вот денег, старательно откладываемых на осуществление мечты, пока не хватает. Да и в дверях... никто не ждет.
— Вот она, молодежь! Заткнут уши — и трава не расти! — орет кто-то на периферии слуха, я вздрагиваю, и дрема мгновенно отлетает прочь. — Расселась тут, нет бы поднять задницу и уступить место пожилому человеку!
Медленно отдупляюсь и растерянно верчу головой в попытке понять, что происходит.
Толстая, пышущая здоровьем тетка в спортивном костюме склоняется надо мной и брызжет слюной:
— Нахалка! С тобой разговариваю! А ну вставай, шалава! — Ее скрипучий голос набирает мощь пожарной сирены. Весь салон с интересом наблюдает за сценой, а я мечтаю провалиться в ад.
— Нет, вы гляньте, гляньте на эту лахудру! Совсем совести нет! «Уступайте места пенсионерам...» Читать не можешь, моль облезлая? — голосит попутчица, но чья-то негромкая фраза перекрывает ор и мгновенно его нейтрализует.
— Отвалите от нее.
Возле злобной пенсионерки вырастает темная фигура с рюкзаком на плече, мрачный взгляд застывает на перекошенной бордовой физиономии, явно вознамерившись прожечь в ней дыру.
Происходит то, чего я до чертиков боялась и так ждала, — после многих дней громкого молчания парень начал действовать.
— Че ты сказал? — Тетка вновь заводится и вопит пуще прежнего: — Нет, ты че сказал, шакал бессовестный?!
