Казалось, еще немного, и голова лопнет. Низвицкого ощутимо трясло, даже сумка в руке дрожала, хотя и была достаточно тяжелой. Перед глазами плыли круги и временами появлялись черные точки. Он знал, что давление просто зашкаливает, так и до гипертонического криза недалеко, а то и инсульт может случиться, но поделать ничего не мог. Но главное было убраться подальше отсюда. Его планы снова менялись кардинально.
Едва Низвицкий зашел во двор дома Хрусталева, то сразу заметил микроавтобус с мигалкой на крыше, стоявший у подъезда. Нехорошее предчувствие охватило его, и он решил понаблюдать. Его внимание привлек парень в джинсовой куртке, расположившийся на скамейке возле детской площадки. Он с видимым удовольствием курил сигарету и благодушно посматривал по сторонам. Низвицкий тоже достал из красно-белой пачки «Мальборо» сигарету и похлопал себя по карманам в поисках зажигалки. И вспомнил, что она осталась дома на кухонном столе. Тяжело вздохнув, он подошел к парню и попросил:
– Извините, можно прикурить?
Тот кивнул и ловко щелкнул блестящей «Зиппо», которую крутил пальцами. Низвицкий чуть наклонился, ткнул сигарету в желтоватое пламя и жадно затянулся.
– Вы не против, если я с вами посижу? Немного отдохну, а то одышка замучила.
Парень с готовностью немного подвинулся и похлопал ладонью по доскам скамейки рядом с собой:
– Присаживайтесь, конечно.
Низвицкий грузно плюхнулся на скамейку, поставив сумку в ногах, и спросил:
– Вы из этого дома? Я не видел вас раньше…
Парень усмехнулся.
– Не, я тут впервой. Можно сказать, турист. Хотя с удовольствием вообще бы тут не появлялся.
Низвицкий показал в сторону микроавтобуса:
– Что-то случилось там? Чего это милиция стоит?
Парень аккуратно затушил окурок в урне:
– Да там мужика одного убили, вот и приехала опергруппа.
Низвицкий почувствовал, как тугая волна ударила в голову. Он почему-то сразу понял, что речь идет о Хруставлеве, но все-таки уточнил:
– А с какого этажа, не знаете?
– С четвертого.
Сердце рухнуло куда-то в живот и судорожно затрепыхалось. Низвицкий вдруг ощутил себя слабым и беззащитным перед мрачной черной бесформенной громадой этого мира, ополчившегося на него. Яркие краски дня поблекли, и навалилась такая серая тоска, что даже затошнило. Его охватило желание вскочить и бежать – он даже толком не мог понять, куда, но лишь бы что-то делать, чтобы все это прекратилось, как дурной сон.
Низвицкий глубоко затянулся, но совершенно не почувствовал вкус дыма. У него появилась мысль пойти к милиционерам и все рассказать – и про Хрусталева, и про себя. И будь что будет. Самый простой выход. Он еще раз глубоко затянулся и едва не обжег пальцы – сигарета кончилась. Он бросил окурок в урну и с трудом поднялся со скамейки, едва сдержав стон – не боли, но отчаяния. Кивнув парню, как бы прощаясь, он пробормотал:
– Пойду туда, посмотрю, – и двинулся в сторону подъезда.
Но вдруг ему стало еще страшнее. Он представил себе, как захлопнется дверь в темную мрачную камеру с двухэтажными нарами, и он окажется в один на один с мерзкими уголовными рожами, и оттуда уже не будет выхода. Все виденные фильмы и читанные книги на эту тему вдруг выдали такой отвратительный образ ближайшего будущего, что Низвицкий чуть не заплакал. Грязные бараки, лысые зэки в черных робах, вонь параши – это предстало перед ним так явственно, что хотелось кричать.
