Совершенно сбитый с толку я только пробормотал:
– Какие миллионы? Ты сам говорил про двести тысяч!
Сознание моё начало расплываться. Для меня всё ещё длился этот проклятый день. А я уже побывал во стольких местах времени!
– А теперь минус пять тысяч, – звучал где-то далеко голос Графа.
– А потом?
– А потом миллионы лет! Тот учёный оказался прав!
– И давно ты это понял?
– Довольно давно. Как только оказался капитаном этого корабля.
– И ты искал меня.
– И нашёл.
– И Корабль…
– Этот Корабль пожрал не только тысячи своих команд, но и сотни миров! Представляешь?
– С трудом, – признался я.
– Она однажды переварила и мой экипаж тоже, – признался Граф. – Но вот меня от чего-то оставила.
– От чего?
Я услышал недовольное шипение Корабля, но быстро заткнул его. Теперь я знал, как могу это делать. Не в курсе, как это случилось, но теперь я и только я мог решать судьбу её и её детей. И от чего-то очень добрым я себя не ощущал.
Я знал, что ящерка не признается. Те, кто создал её, могли рассекать на ней космос. Рассекать на всю его глубину. От края и до края существующей вселенной. И своих создателей она тронуть не могла! А до остальных им было дело, как до букашек, на которых случайно наступаешь, просто идя по дороге.
А потом её бросили. Не-то чтобы совсем. Хозяева приказали отыскать во вселенной нас. Что весьма затруднительно, учитывая её многогранность. А ещё многослойность и многовекторность. И она обиженная в лучших чувствах всё-таки искала нас, пожирая всё новые экипажи ради своего существования. Искала, ибо не могла ослушаться хозяев, способных одним движением мысли уничтожить и её, и приплод. И таки нашла. Нашла обоих. Вот осталось понять: ради какой цели?
– Она не скажет, – усмехнулся Граф.
– Не имеет возможности, – поддержал его я фразой из известного теперь уж только мне кинофильма.
– Или ей что-то очень сильное пообещали, – предположил Евграфий.
– Что ей можно пообещать? – Удивился я. – Освобождение? Больше не быть боевым кораблём? Снова стать ящеркой на жаркой планете?
Вы бы видели лицо Евграфия! Я всё понял и отвернулся.
– А давай-таки посетим волхов, – предложил я спокойным голосом.
Буря взаимного непонимания отгрохотала. Снова я чувствовал себя самим собой. Но чувствовал с некоторыми поправками. Чувство виртуальности происходящего пропало. Но вот провалы в памяти оставались. Промежуток времени между орбитальной станцией и живым кораблём в двести тысяч лет продолжал оставаться для меня тёмным пятном.
– Теперь ты понял, от чего я не пойду с тобой? – Спросил Евграфий, как-то незаметно перескочив на «ты».
Я понял.
– Капитан тонет со своим кораблём!
– Воистину! – Улыбнулось мне то, во что превратился человек на той планете за миллионы лет существования. – Хотя мы пока ещё не тонем.
Но что же это за траектория, и куда она ведёт меня?
Я попытался сложить пазл своего существования с момента рождения и до старта на космическую станцию. И он не сложился. Слишком многих деталей не хватало.
Напрочь я не помнил начала своей жизни. Этого многие не помнят. Но детство-то у меня должно было быть. И уж совершенно не помнил её продолжения до старта на станцию, и до сумасшедшего боя, из которого меня вытащили. И опять провал. Как я вообще оказался в этом бою? И дальше плен в чреве живого звездолёта. Очень вероятно, что именно сейчас это были не мои воспоминания. Они принадлежали кому-то другому. Тому самому сбитому пилоту, а не мне – простому космонавту.
