Время тлеть и время цвести. Том первый - страница 25



В дверь тихо постучали. Варвара Степановна вышла и вернулась к дочери вместе с высокой темноволосой женщиной.

– Познакомься, это Дара, – сказала она Надежде с легким смущением в голосе, – пришла посмотреть, как ты себя чувствуешь.

– Дара? – переспросила Надежда. – Здравствуйте.

– Здравствуй, – серьезно отвечала та, окинув ее долгим взглядом. – Что ж, я вижу, что все хорошо.

– Дара – умудка, она у нас повитуха, – пояснила мать, – ее якутки часто зовут помогать при родах. Вчера, когда вы с Арсением приехали, она как раз в село приходила. Когда тебе плохо стало, Арсений сразу же за ней побежал, она тебя, фактически, с того света вытащила, а я …я уже перестала под конец вообще все соображать. Правда, Дара?

– Каждый делает, что в силах, – голос женщины звучал тихо и торжественно.

– Я пойду, ты посиди тут, Дара, – заторопилась вдруг Варвара Степановна и вышла, притворив за собой дверь.

Дара присела рядом с Надеждой, взяла ее за руку и ласково погладила – как-то особенно – кончиками пальцев.

– Теперь, я вижу, с тобой будет все в порядке, нужно только набраться сил, – тихо сказала она.

От ее прикосновений Надежда вдруг почувствовала себя крепче, в голове все прояснилось, и она с неожиданной тревогой посмотрела на лежавший рядом крохотный сверток.

– А с ней? С ней все в порядке?

В глазах Дары мелькнуло что-то похожее на улыбку, но лицо оставалось серьезным.

– Пока с ней все хорошо.

– Пока? Почему «пока»? А что будет потом?

– Потом? – умудка пристально и серьезно посмотрела на ребенка, затем вновь перевела взгляд на Надежду, – потом ей предстоит не очень легкая и не очень счастливая жизнь – это все, что я знаю и могу сейчас сказать тебе.

– Почему?

– Судьба, – коротко ответила Дара.

Надежда с удивлением разглядывала умудку. Теперь она ясно видела ее лицо, которое совсем не походило чертами на широколицые и узкоглазые лица якутов. Разрез черных глаз и прямой нос были, скорее европейскими, но выдающиеся круглые скулы в сочетании с сильно впалыми щеками и суженным подбородком, почему-то навевали мысль о египетских сфинксах. Неожиданно Надежде стало досадно, что она, женщина с высшим техническим образованием, столь серьезно воспринимает слова этой дикарки. Конечно, совершенно очевидно, что умудка прекрасно разбирается в акушерском деле, но с таким умным видом сидеть и говорить о судьбе…

– Вряд ли кто-то сможет предсказать ее судьбу, – с чуть насмешливой улыбкой заметила она, – меня больше интересует, как она сейчас.

– Сейчас с ней все хорошо, – повторила Дара с тем же серьезным выражением, – но ты не совсем права: судьбу вполне можно предвидеть. Если отбросить в сторону не зависящие от людской воли катаклизмы, то судьба каждого определяется в момент его зачатия.

– Ерунда какая! А если человек шел, свалился в яму и остался калекой на всю жизнь – это тоже определено от рождения? Я совершенно не верю!

– Если человек свалился в яму, значит, он от природы очень рассеян, и это его качество не изменить никаким воспитанием.

– Следовательно, можно детей не воспитывать? Пусть будут такими, какими родились?

– Почему же, детей нужно учить, но учить – не значит менять природу. Как только воспитание вступает в противоречие с природой, оно терпит поражение. Пойми меня, – голос умудки стал очень мягким и нежным, – я не могу сказать точно, что твоей девочке предстоит завтра, через пять или тридцать лет – я только вижу общую линию ее жизни. Как ты назовешь ее?