Сначала Надежда собиралась ехать с большим дедушкиным чемоданом. Уложила вещи, защелкнула оба замочка и взвесила на руке – груз оказался солидным, и у нее от тяжести начал слегка побаливать низ живота. Поколебавшись, она, в конце концов решила взять лишь самый минимум и вытащила из шкафа изящный кожаный саквояж – подарок Саши, привезенный им пару лет назад из Югославии. Тут же нахлынули воспоминания, и пришлось их отгонять хорошо отработанным в последнее время способом – заставив себя усиленно размышлять о нейтральных проблемах. О том, например, чем прикрыть сверху переложенную из чемодана в саквояж одежду, брать с собой в дорогу зонт или не брать – в Ленинграде последние дни августа выдались на редкость солнечными и теплыми, но все же осень на носу, а дорога предстоит дальняя. Вымокнуть не хочется, но, с другой стороны, и от зонта лишний вес, а живот ноет все чаще и чаще.
Подумав, Надежда открыла сундук со старыми бабушкиными вещами, порылась, вытащила кремовую шаль – легкую и тонкую, – решила, что сгодится. Повертела в руках, от нечего делать накинула на плечи, оглядела себя в зеркале – шаль была слегка побита молью, но красиво обшита по углам цветами, а главное, широкими складками хорошо укрывала выпирающий живот.
«Возьму – сверху вещи прикрою, а в поезде вытащу и наброшу. Будет теплей, и …меньше заметно».
Еще раз глянув на себя в профиль, она вздохнула – нет, восьмимесячную беременность бабушкиной шалью не прикроешь, и добрые взгляды попутчиков, приветив округлившуюся фигуру будущей матери, потом нет-нет, да и скользнут по безымянному пальцу правой руки. Мелькнула коварная мыслишка: а если надеть кольцо – то, что лежит в запертом письменном столе? Отомкнув замок, выдвинула ящик, из самой его глубины извлекла порыжевшую от времени коробочку.
Обручальное кольцо, подаренное ей когда-то мужем, уже одиннадцать лет не видело света, заткнутое в кипу старых счетов за телефон и квартиру. До этого, правда, Надежда почти восемь лет стирала, мыла посуду и чистила стекла, не снимая его с рук, поэтому золото изрядно потускнело. Она хотела померить – не стало ли мало, – но взгляд упал на перевязанный тесемочкой пакет, и в горле перехватило – Саша. Сашенька! Нет, нельзя, чтобы это опять лезло в голову!
В пакете хранились их с Сашей фотографии, открытки, присланные им в разные годы, записная книжка в кожаном переплете. Он так берег эту книжку, всегда носил в нагрудном кармане пиджака, а в день их расставания забыл в прихожей рядом с зеркалом – так спешил уйти. Исписанные круглым почерком страницы хранили запах дорогого мужского одеколона, и Надежда, ощутив его, напряглась, а потом резким движением засунула обратно вглубь ящика коробочку с кольцом – нет, не нужно. Чтобы успокоиться, ей опять пришлось силой воли переключать мысли на нейтральную проблему – как же, все-таки, быть с зонтом? Брать с собой или не брать? И опять в голову полезло, как Саша шутил: «Ленинградца везде распознаешь – шагу без зонта не сделает». Нет, да что ж это такое! И, разозлившись на свои мысли, твердо решила зонт не брать.
Ленинград проводил Надежду летним теплом, а Москва, где ей нужно было пересаживаться на Владивостокский поезд, встретила проливным дождем – на перроне Ленинградского вокзала пришлось даже нацепить на голову целлофановый пакет. К полудню ливень, правда, утих, но ветер дул сырой и промозглый, поэтому пассажиры-транзитники по столице особо не разгуливали, и народу на Ярославском вокзале было тьма-тьмущая – даже в кафе «Матери и ребенка» Надежде пришлось стоять в очереди почти час. В конце концов, она поела, купила себе хлеба и вареных яиц в дорогу, а когда выходила из зала, увидела на стене за дверью телефон-автомат и не удержалась – опустив в прорезь две копейки, набрала номер.
