Каждый день Леонид Брут наворачивал по Москве такие пешие круги, что кончиками ушей чувствовал безмолвные проклятия в свой адрес: они иногда горели.
В среду, 8 июля, он вышел из дома в шесть часов утра и по проспекту Маршала Жукова дошёл до метро. Там по переходу вышел к памятнику Рихарду Зорге. Данное скульптурное решение ему нравилось.
Особенно его привлекало то, что здесь открытое, сравнительно безлюдное место, и была возможность всё-таки срисовать своих, как говорили в России в начале двадцатого века, «топтунов». Это вовсе не означало, что как уроженец и воспитанник культурной столицы он не оценил изваяние уникального разведчика, словно выходящего из стены.
Памятник – удачный. Чего не скажешь о десятках новых московских статуй.
«Хвост» был. Светловолосый неприметный паренёк топтался у подземного перехода и имитировал горячую беседу по мобильному телефону. Позицию он выбрал грамотно: объект может нырнуть под землю.
Сорок минут продержал его на коротком поводке Леонид Сергеевич Брут.
Он рассматривал памятник из разных точек, фотографировал его маленьким фотоаппаратом, что-то записывал на специальных карточках. И… изучал этого паренька.
В подземный переход Брут не пошёл.
Он двинулся в обратном направлении, к своему дому, «хвост» заскучал, и так они плелись до глянцевой высотки «Роспечати». Здесь Кинжал преспокойно тормознул машину и назвал адрес: метро «Полежаевская».
– А вы уверены? – хихикнул разбитной бомбила, – это в трёхстах метрах сзади.
– К другому входу. Быстро! Двадцать долларов.
– Понял.
«Ауди» рванула с места. Брут краем глаза зацепил заметавшегося «попутчика».
…Церковь Усекновения Главы Иоанна Предтечи четыреста пятьдесят лет стоит в деревне Дьяково, на высоком берегу Москвы-реки. Теперь это – территория столицы, рядом музей-усадьба «Коломенское». Последние семьдесят лет церковь, как тысячи русских храмов, постигла мерзость запустения. Но вот уже почти год здесь снова идёт служба. Отец Михаил и немногочисленные прихожане молитвами отогревают остывшие от безбожия толстые стены.
Кинжал увидел пристань.
Ровно в пятнадцать часов он вышел на берег.
– Не желаете прокатиться? Всего десять долларов.
Брут стрельнул глазами на пустынную набережную и запрыгнул на палубу старенького буксира.
– Отдать концы!
Деловитый юнга привычно поиграл швартовочным канатом.
Бородатый рулевой в сером, крупной вязки свитере и фуражке с крабом выруливал на фарватер. Посудина гудела и дымила. Но дым сносился ветром, а гул в подобных случаях – самое лучшее музыкальное сопровождение.
Через пару минут на трапе, ведущем в машинное отделение, появился Роберт Иванович. Он знаками показал, чтобы Брут отдал ему свой сотовый телефон, и зашвырнул его в воду.
– Скажешь, потерял.
– А может, на мне ещё какой-нибудь маяк? – Брут пальцами раздвинул дорогие штанины, сделав из них галифе.
– Обижаешь, сынок. Проверили ещё на выходе из метро.
По воде дошли до Братеево, там спрыгнули на заросший кустарником берег.
– Договорились, Степаныч. Ровно через три часа.
На улице Борисовские пруды они подошли к небольшому магазину, закрытому на ремонт. Военными спецназовскими ботинками Роберт Иванович дважды гулко пнул железную дверь. Их ждали:
– Проходите, дорогие гости, располагайтесь.
Похожая на дородную доярку женщина проводила их в подсобку. Никаких признаков ремонта не было – ни рабочих, ни стройматериалов.
