Всё, что должен знать - страница 5

Все-таки как же бессмысленно мое существование! Кому все это нужно? Если мне дали язык и губы, то, наверное, я должен с кем-то разговаривать. А с каждым днем говорить хочется все меньше… Если тенденция не изменится, то через полгода я буду немым. И это не выбор и не борьба… А так… Просто мне неинтересно больше говорить. Возможно, я как волчок: раскрутившись когда-то молодым, вращаюсь в этой жизни по инерции. Семья, школа, университет придали волчку центробежную силу. Детство закрутило меня. И да, еще пару лет назад я всегда стоял прямо, твердо зная смысл, – родители подарили мне цель. Но вот я кручусь все медленнее. Я начинаю валиться то в одну сторону, то в другую. Я не знаю, чего хочу. Мой волчок колеблется. Но у этого замедления есть и положительная сторона: я лучше вижу узор самого волчка. Быстро крутившись, я даже не подозревал, что рисунок на моем волчке – не просто набор линий. Оказывается, на нем свой уникальный узор, который размывается в скоростной суете, но теперь, замедлив движение, он стал виден более четко. И возможно, если я разгляжу весь узор, я лучше себя узнаю и смогу заново раскрутиться. (Опять стать счастливым?)

Но сейчас, в эти дни (Эти дни? Ха! Бывают ли другие?), мне тяжело смотреть внутрь себя. Где бы я ни находился, я смотрю из себя: часто – на стены, которые пытаются меня сдавить. Возможно, у меня разовьется клаустрофобия. Может быть, я уже ею страдаю – если меня посещают подобные мысли. Впрочем, я не боюсь. Все происходит закономерно. Ничего необычного.

Мне стоит признаться, что только благодаря Эльзе дни продолжают чередоваться. Солнце встает и заходит. Время течет. Медленно, вязко, но все-таки оно течет.

Семь вечера. Сегодня я целый день заполнял налоговые документы. Бегал по городу в попытках отыскать сорок седьмую форму, хотя на самом деле мне нужна была сорок вторая. В итоге ни сорок седьмой, ни сорок второй я не нашел и решил, что подойдет и тридцать третья. Одна из причин, почему в Америке заполняют налоговые формы подчиненные, вместо того чтобы их оформляли работодатели, как в России, в том, что так гражданин (по задумке) чувствует себя больше гражданином. Это должно объединять страну. Но у всех моих знакомых налоги вызывают лишь приступ тошноты. Когда форм стало так много, что я чуть не поперхнулся одной из них, я понял, что не могу заплатить: я просто не знаю, как правильно заполнить все налоговые декларации. Все же я честно, для себя самого, выполнил гражданский долг – попытался разобраться со всей бюрократией. По правде говоря, государство мало чем отличается от языческого бога. Мы совершаем жертвоприношения (платим налоги) куда-то туда, вверх, и понятия не имеем, что происходит на том конце. Жертвуем, жертвуем и никакого ответа. А узнаем о нем, государстве/боге, только когда провинимся.

Сейчас я нахожусь в Нью-Джерси, где-то в центре сетки из улиц между одинаковыми таунхаусами. У моего американского родственника, дяди, сегодня день рождения, и поэтому я медленно, оттягивая момент встречи, продвигаюсь в сторону его дома на праздник. Он родился русским, но еще дошкольником эмигрировал в Америку. Поэтому для меня он американец. Мой дядя имеет (именно что имеет, а не «у него есть») дом, мужа (дядя – гей), работу, двоих детей, собаку, машину и автомат Калашникова. У него оформлена подписка на «Нетфликс», «Нью-Йорк таймс», «Блю Эпрон» и «Эпл Мьюзик». Он член «Амазон Прайм», «Американ Экспресс», «Американ Эйрлайнс», «Барнс & Нобл», «Бэз & Бьенд». Конечно, этот список не ограничивается вышеперечисленным – дядя постоянно ищет «выгодные предложения» и подписывается на разные информационные ресурсы, и чем больше у него клубных карточек, тем более значительным он себя ощущает. Периодически я удивляюсь, что у него хватает времени сходить в туалет. Как-то раз я задал ему вопрос из вежливости: стоит ли мне оформить кредитную карточку, чтобы увеличить количество бонусных миль авиалинии. После часа лекции я, обезумев, убежал в бар, чтобы никогда больше не вспоминать этот разговор и никогда больше не видеть дядю.