Взметнулся ветер и затушил субботнюю свечу, догоравшую в горлышке бутылки с киршвассером.
Зита суеверно вздрогнула. Застучала кровь в висках, отдалась гулом в затылке, защемило тисками в груди. Слова, не предназначавшиеся ей, проникли и в ее собственное сердце. Зита почувствовала себя понятной.
– Ничего он мне не сделал, – пробормотала Нибелунга, отступая на шаг назад от повозки. – Ничего… честное слово, я ничего не сделала… я хорошо себя вела… Я была прилежной ученицей, лучшей из всех сестер. Это он… он сказал, что научит меня… но я сама согласилась! Я сама согласилась! Он не виноват! Мсье Жак ни в чем не виноват!
– Очевидно, – сказал Фриденсрайх, – что никто никогда ни в чем не виноват. Все происходит само по себе, по велению Рока.
– Я найду его и казню, – хрипло промолвил дюк. – Собственным мечом отсеку ему голову от плеч. Из-под земли достану этого мсье Жака. Ни один учитель в моих владениях не смеет прикоснуться к подопечному!
– Это черным по белому написано в своде законов «О логике и педагогике» просветителя Окнеракама! – воскликнул побледневший Йерве. – Это известно каждому безусому первокурснику педагогической семинарии в Малом Аджалыке!
– Вы чудовище! – внезапно вскричала Нибелунга, снова делая шаг по направлению к Фриденсрайху. – Вы дьявол! Кто дал вам право обвинять незнакомого человека?! Вы ничего не знаете о нем. И обо мне ничего не знаете! Лучше бы вы никогда не переступали порог нашего особняка, Фриденсрайх фон Таузендвассер!
– Я никогда его не переступал, – уточнил маркграф. – Вы сами внесли меня в свой дом.
– Будьте прокляты! Будьте прокляты на десять колен вперед! – задыхаясь, прошипела Нибелунга и плюнула в лицо маркграфу.
Йерве вздохнул.
Обмершая Джоконда кусала костяшки пальцев, словно не зная, что за роль следует ей выбрать, и быть ли ей зрителем этого спектакля или прямым участником.
Фриденсрайх утер плевок рукавом и посмотрел на Нибелунгу отрешенным взором.
– Да я уже, – сказал он. – Держи.
И бросил ей пояс.
Безотчетным движением схватила Нибелунга пояс, замахнулась и хлестнула Фриденсрайха по плечу.
Замахнулась еще раз, но Зита выскочила из повозки, задержала ее руку, увела за спину. Прижала Нибелунгу к груди с такой силой, что непонятно было, захват это или объятие.
– Ты ни в чем не виновата, девочка, – прошептала Зита в волосы Нибелунги. – Мсье Жак заслуживает смерти. Дюк справедлив, хоть и хам. Правда лучше лжи. Больно от нее, но боль лучше бесчувствия.
– Оставьте меня! – забилась Нибелунга в руках Зиты, но Зита держала крепко. – Кто вы такая, чтобы меня судить? Кто вы все такие?
– Такие же, как ты, – сказала Зита. – Глупые, наивные люди.
– Слепцы, – сказал Йерве.
– Жертвы хозяев жизни, – еле слышно произнесла Джоконда.
– Не всем суждено родиться хозяевами! – загремел дюк, чуткий к несправедливым упрекам. – Но в моих владениях каждый имеет право подниматься ввысь по ступеням Лестницы! Она открыта для всех! Ступайте по ней наверх! Хотя бы один день сдюжите продержаться на моем пьедестале, и с высоты полета чайки вы поймете, что между жертвами и хозяевами разницы никакой нет! Они сменяют друг друга, как волны. Все мы – кружащиеся листья на ветру. А устоим или нет – выбор каждого. Пристанище всегда найдется в Асседо для всех, кроме преступников и мерзавцев. Это говорит вам хозяин.
Слезы потекли из глаз Нибелунги. Прижалась к груди Зиты, спрятала лицо в ее плечо, и задрожала от рыданий.
