Все люди – братья?! - страница 14
Имя Гавриил в материнском роду – традиционное. В 1722 году проходила перепись слободских полков, и в ней значится казак Мартовецкой сотни Гавриил Балабай. Село Мартовая от Печенег находится всего в нескольких километрах.
Моя мать была очень способной и мудрой женщиной. Несколько раз в жизни она мне и моему брату говорила: «В старинном писании написано, что наш последний царь будет Михаил. Потом наша страна перестанет существовать». От ее слов веяло жутью, она смотрела на нас такими пронзительными серо-голубыми глазами, что я ни разу не удосужился поподробнее расспросить, что за писание, откуда оно взялось. Однако факт остается фактом – последним главой СССР был Михаил.
В 1962 году я приехал домой на каникулы из Литинститута с поэтом Иваном Николюкиным, который на второй день воскликнул: «Поразительно, твоя мать говорит исключительно афоризмами или пословицами!»
Пусть кому-то покажется совершенно невероятным, но мать, и часа не занимаясь в школе, научилась самостоятельно читать и писать всего за одни сутки. Произошло так. Получила она письмо от старшего брата Гавриила с фронта Первой мировой войны – в следующую войну его и еще нескольких жителей Печенег, нелояльных к новому европейскому порядку, «цивилизаторы» запрут в хате и сожгут заживо. А мать, надо сказать, себе на уме, не обращалась со своими делами к хозяевам. Они ели, например, только кошерных кур, а к еврейскому резнику следовало трястись на трамвае через весь Харьков. А она купит курицу на ближайшем базаре, под мостом отрежет ей голову и – домой. «Кошерная курица?» – спрашивают хозяева. «Кошерная», – отвечает. Но чтобы не заподозрили неладное, иногда ездила к кошерных дел мастеру.
Купила букварь. Заглядывала днем – букв знакомых так много. «Аптека» начинается на букву «А», «Булочная» – на букву «Б». Каждый день видела на вывесках! Еле дождалась ночи – до утра проглотила весь букварь, научилась даже выводить прописи. Потом прочла письмо брата и написала ответ.
Поэтому мать делала все возможное, чтобы мы получили образование. Отцу было все равно – учимся мы или нет. Насколько я знаю, он ни разу не побывал на родительских собраниях – а ведь в школу ходили его три сына и дочь. Вообще, я заметил у Ольшанских не только недооценку учебы, но и даже презрение к ней. Одна из причин прозябания или даже деградации рода? Были бы тупые, таков был бы и спрос. А то ведь какая-то простаковщина. Моему сыну, который, не научившись еще читать, знал с голоса многие книжки наизусть, не захотелось вдруг учиться, и всё. Для «нас», то есть для меня и матери, окончил техникум. Лишь потом я узнал, что одна дура-учительница не нашла ничего лучшего, как попрекнуть сына мной, мол, у тебя отец писатель, а ты… Я стал источником его неприятностей, и учебу он возненавидел. «На мне природа отдыхает!» – заявляет сын и по сей день. Мне же представляется, что здесь карта легла в масть.
Но в то же время все мои родственники со стороны Ольшанских отличались музыкальностью и хорошо пели. Я никогда не слышал, чтобы моя мать пела. Мне в жизни также почему-то не пелось, особенно после трехлетнего распевания строевых песен.
В Литинституте основы поэтики преподавал Александр Александрович Коваленков, сиделец в сталинских лагерях, поэт, автор песен и работ по теории поэзии. Однажды он написал на доске стихотворный отрывок, явно с подвохами, хитровато посмотрел на нас и, потирая руки, спросил: