Всё начинается с любви… Лира и судьба в жизни русских поэтов - страница 26



Свой след в судьбе Михаила Юрьевича оставила и Мария Щербатова, дочь украинского помещика. Именно ей поэт посвятил хорошо известное стихотворение «Молитва». А о том, с каким теплом и почти восторгом пишет о ней Лермонтов, можно судить и о «градусе» их любви, и об уважении к «гордому покою» этой женщины, вокруг которой на то время ходили ядовитые сплетни, и вообще о человеческом достоинстве:

…Как ночи Украйны
В мерцании звезд незакатных,
Исполнены тайны
Слова ее уст ароматных,
Прозрачный и синий,
Как небо тех стран, ее глазки,
Как ветер пустыни,
И нежат, и жгут ее ласки.
И зреющей сливы
Румянец на щечках пушистых,
И солнца отливы
Играют в кудрях золотистых.
И следуя строго
Печальной отчизны примеру,
В надежду на Бога
Хранит она детскую веру;
Как племя родное,
У чуждых опоры не просит
И в гордом покое
Насмешку и зло переносит;
От дерзкого взора
В ней страсти не вспыхнут пожаром,
Полюбит не скоро,
Зато не разлюбит уж даром.

(«М.А. Щербатовой»)


И наконец – Наталья Мартынова. Да, она самая – сестра убийцы поэта, которой увлёкся поэт, не думая о последствиях…Многие, хорошо знавшие и Лермонтова, и Мартынова, после в разговорах на эту тему уверяли, что Наталья стала одной из причин вспыхнувшей вражды между бывшими приятелями. И впрямь – «ищите женщину»…

А колесо судьбы поэта поворачивалось всё тяжелее и неотвратимее. Конфликт двух начал – небесного, творческого, и земного (грубого, чуждого всё той же, с обнажёнными нервами, душе) подвигался к своему роковому разрешению.

Не случайна именно тема одиночества. Истоки драмы в самой судьбе Михаила Юрьевича достаточно ёмко отражены в «Герое нашего времени», высоко оценённом самим Виссарионом Белинским: «Вот книга, которой суждено никогда не стареться, потому что, при самом рождении её, она была вспрыснута живою водою поэзии! Эта старая книга всегда будет нова… Перечитывая вновь “Героя нашего времени”, невольно удивляешься, как всё в нём просто, легко, обыкновенно и в то же время так проникнуто жизнию, мыслию, так широко, глубоко, возвышенно…» И даже Фаддей Булгарин, весьма неоднозначный критик, искренне воскликнул: «Лучшего романа я не читал на русском языке!..»Ни в коем случае не ставя знак равенства между Печориным и Лермонтовым, мы не можем не почувствовать в приведённом ниже отрывке глубокой исповедальности самого автора, дыхания именно его сердца, что объясняет многое и в судьбе великого поэта.

«…и потом сказал (княжне Мери), приняв глубоко-тронутый вид:

– Моя бесцветная молодость протекла в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду – мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние, – не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой». Даже в небольшом отрывке виден мастер прозы, не уступающий поэту. При этом сам Лермонтов ещё в юности писал:

Но я без страха жду довременный конец:
Давно пора мне мир увидеть новый…

«Помочь» ему в этом нашлось немало охотников. Среди них были и те, кому выпало свершить своё чёрное дело.

Лермонтов, по доброй воле Граббе, командующего войсками на Кавказе, лечился в Пятигорске, вопреки неоднократному требованию царя вернуть его в Тенгинский полк, который вот-вот должен ввязаться в кровопролитные бои: такие задачи ставил перед ним Николай I. Совершенно осознанно самодержец ускорял развязку, стремясь избавиться от поэта, отказавшегося стать ручным. Как всегда, нашлись и «помощники» в среде высшего офицерства. И по иронии всё той же судьбы, исполнителем дьявольской воли стал Мартынов, давний товарищ ещё по учёбе в военной школе.