Все начинается с любви… - страница 7



         я не смогу представить,
как выглядят
июньские деревья.

«Отволнуюсь…»

Отволнуюсь.
        Отлюблю.
               Отдышу.
И когда последний час
грянет, звеня, —
несговорчивую смерть попрошу
дать пожить мне.
Хотя б два дня.
И потом
      с нелегким холодом в боку —
через десять тысяч
            дорог —
на локтях,
изодранных в кровь,
я сюда
себя
приволоку!..
Будет смерть за мною тихо ковылять.
Будет шамкать:
          «Обмануть норовишь?!»
Будет, охая, она повторять:
«Не надейся…
Меня
   не удивишь…»
Но тогда я ей скажу:
             «Сама смотри!»
И на Ниду,
как сегодня,
как всегда,
хлынут
     бешеные краски зари!
Станет синею-пресиней
                вода.
Дюны вздрогнут,
круто выгнув хребты,
будто львицы,
         готовые к прыжку.
И на каждую из них с высоты
упадет
    по голубому цветку.
Пробежит по дюнам ветер,
и они
замурлычут,
        перейдя на басы,
А потом уснут,
в закат уронив
желтоватые
        мокрые носы.
Задевая за тонкие лучи,
будут птицы над дюнами звенеть.
И тогда —
      хотите верьте или нет —
закричу не я,
а смерть закричит!
Мелко-мелко задрожит коса в руке.
Смерть усядется,
           суставами скрипя.
И заплачет…
Ей,
  старухе,
       карге,
жизнь понравится
больше
себя!

Так и надо

Не поможет здесь
            ни песня и ни ласка.
В доме все воспринимают без обид:
лишь тогда,
когда качается коляска,
мальчик спит…
Слышно:
за стеной соседи кашляют.
Слышно:
ветер снег сдувает с крыш.
Я не знаю,
      что врачи на это скажут,
но, по-моему, отлично,
               что малыш,
только именем одним еще отмеченный,
примеряющийся к жизни еле-еле,
ничего пока не видевший,
трехмесячный, —
и уже стоянки
не приемлет.
Так и надо —
он увидит страны разные!
Так и надо —
задохнется на бегу!..
Я с коляски тоже
            начал странствия —
до сих пор остановиться
не могу.

«Я родился…»

Я родился —
         нескладным и длинным —
в одну из влажных ночей.
Грибные июньские ливни
звенели,
как связки ключей.
Приоткрыли огромный мир они,
зайчиками прошлись по стене.
«Ребенок
удивительно смирный…» —
врач сказал обо мне.
…А соседка достала карты,
и они сообщили,
           что
буду я не слишком богатым,
но очень спокойным зато.
Не пойду ни в какие бури,
неудачи
     смогу обойти
и что дальних дорог
не будет
на моем пути.
Что судьбою,
         мне Богом данной
(на ладони вся жизнь моя!),
познакомлюсь
         с бубновой дамой,
такой же смирной,
как я…
Было дождливо и рано.
Жить сто лет
         кукушка звала.
Но глупые карты
           врали!
А за ними соседка
            врала!
Наврала она про дорогу.
Наврала она про покой…
Карты врали!..
И слава богу,
слава людям,
         что я не такой!
Что по жилам бунтует сила,
недовольство собой храня.
Слава жизни!
Большое спасибо
ей
за то, что мяла меня!
Наделила мечтой богатой,
опалила ветром сквозным,
не поверила
бабьим картам,
а поверила
ливням грибным.

Концерт

Сорок трудный год.
Омский госпиталь…
Коридоры сухие и маркие.
Шепчет старая нянечка:
«Господи!..
До чего же артисты
            маленькие…»
Мы шагаем палатами длинными.
Мы почти растворяемся в них
с балалайками,
          с мандолинами
и большими пачками книг…
Что в программе?
В программе – чтение,
пара песен
военных, правильных…
Мы в палату тяжелораненых
входим с трепетом и почтением…
Двое здесь.
Майор артиллерии
с ампутированной ногой,
в сумасшедшем бою
             под Ельней
на себя принявший огонь.
На пришельцев глядит он весело…
И другой —
        до бровей забинтован, —
капитан, таранивший «мессера»
три недели назад