Всё нормально - страница 2

В январе 1971 года одна из таких коммуналок на Подольской улице стала моим первым домом. По ленинградским меркам она была не слишком большой: всего семь семей. Тем не менее это двадцать с лишним человек, которые ежедневно были вынуждены протискиваться в узком коммунальном коридоре между велосипедом, стеной и соседом, толкаться на кухне у общих плит с вечно кипящими кастрюлями и по нескольку раз на дню терять терпение и надежду в очереди к единственному в квартире телефону и в постоянно занятый туалет.

Бабушка, мама и новорождённый я устроились неплохо: в нашем распоряжении оказались целых две смежные комнаты. Отец с нами не жил, и это тоже было нормально. Да и вообще, брак моих родителей был типичной советской историей. Десять лет мама и папа учились в параллельных классах, толком не зная друг друга. В десятом они начали встречаться, в девятнадцать лет поженились, а в двадцать два у них появился я.

Отца звали Сергеем – так же, как его отца. Так же, как и меня[2]. Отец был высоким худым красавцем, безупречно воспитанным и необычайно эрудированным, талантливым поэтом и превосходным танцором. А ещё он был капитаном команды в популярной ленинградской телевикторине «Турнир СК», и его нередко узнавали на улице. Легко понять, почему мама им увлеклась. Сложнее понять бабушку, которая тоже находила отца неотразимым. Её подруги любили шутить, что она разрешила Серёже-большому жениться на своей дочери лишь потому, что для неё самой он был слишком молод. Однако ни красота, ни обаяние отца не спасли молодую ячейку советского общества. Трения между родителями возникли ещё до моего рождения, серьёзно обострились после, а когда мне не было ещё и двух, они развелись.

Регистрация нового гражданина Союза Советских Социалистических Республик. С бабушкой, мамой и папой. 1971 год

Примерно к этому же времени относится моё самое первое воспоминание – зловещая увертюра детства. Я лежу в кроватке, рядом со мной огромный зелёный пластмассовый крокодил. Бабушка только что сообщила мне, что крокодил проглотил мою соску. Я в ужасе и не знаю, как пережить неожиданную утрату своей самой любимой на свете вещи. Бабушкин нетривиальный метод отлучения от пустышки впервые привёл меня к осознанию факта, что мир вокруг жесток и враждебен.

После развода родителей бабушка приняла два принципиальных решения. Первое: с этого момента я буду принадлежать ей и только ей. Второе: коммунальная квартира «недостаточно гигиенична для маленького Серёженьки», поэтому надо переезжать в отдельную.

Не являясь собственниками, люди не могли продавать и покупать недвижимость, а только обменивать. Обрести друг друга советским людям, желающим переехать, помогала газета с логичным названием «Обмен», в которой размещались объявления с описанием параметров квартир «на рынке». Особого упоминания заслуживало наличие или отсутствие горячей воды и ванны. (В то время часто в домах не было ни ванны, ни душа, а люди ходили мыться в общественную баню.) Первые и последние этажи считались неликвидом – по причине упрощённого залезания в них грабителей и более вероятных протечек. Когда намечался явно неравноценный обмен, то одна из сторон могла осторожно попросить у другой доплаты, но это было незаконно.

В результате долгих поисков бабушка наконец остановила свой выбор на варианте: обмен наших двух смежных комнат в коммуналке в центре, рядом с метро «Технологический институт», на однокомнатную квартиру в хрущёвке на последнем этаже в Старом Петергофе, примерно в тридцати километрах от Ленинграда.