Бесполезно. Он вообще не обращает внимания на попытки высвободиться.
В следующую минуту этот монстр отпускает мою руку, и не успеваю я обрадоваться, что получила хоть небольшую свободу, как он хватает меня за грудь.
Мерзко.
Противно.
Больно.
Всей душой ненавижу его в этот момент. И уже согласна не только обороняться, но и драться, как умею.
Пусть и не умею совсем.
Так, Юля! Соберись!
Командую мысленно.
И заставляю себя расслабиться и даже слегка разжимаю зубы, хотя тошнит от происходящего так сильно, что еле сдерживаюсь.
Шляков моментально пользуется изменившейся ситуацией и проталкивает язык ко мне в рот. Я же при этом резко сжимаю зубы, кусая его.
И как только он, почувствовав боль, рывком отстраняется, влепляю пощечину свободной рукой. Да так громко и от души, что ладошку обжигает огнём, а звонкий хлопок оглушает.
Получай, поганец!
А были бы брюки, а не юбка, ограничивающая возможность свободно действовать из-за длины ниже колен, еще бы и между ног зарядила.
Нисколько не жалко!
Однако и уже сделанного оказывается достаточно.
Директор отлетает от меня, как ужаленный, прикрывая рот потной ладошкой и сверкая бешенными глазами.
Я же прожигаю его в ответ брезгливым взглядом, стараясь вложить весь свой гнев и презрение, и демонстративно медленно вытираю рот тыльной стороной ладони.
Честное слово, желание сплюнуть мерзкий и неприятный привкус буквально затапливает. Останавливает только то, что мы находимся в учебном заведении. Я же, как-никак, педагог и пример детям для подражания.
А вот некоторым мерзавцам ничего не мешает вести себя по-свински. Ни чёткое и категоричное «Нет!», ни моральные принципы, ни нравственные устои, ни нахождение в храме знаний.
– Зря, ты так, Юленька, – чуть шепелявит директор, дотрагиваясь до рта и рассматривая что-то на руке. – Не хочешь по-хорошему… – делает паузу, – будет по-плохому.
А затем подленько усмехается, показывая окровавленные зубы, но больше ко мне не подходит.
Я же в этот момент, бросив взгляд за окно, где толпятся ученики и выходят учителя, четко понимаю: полезет вновь, и я буду кричать и звать на помощь.
Громко.
Нет, очень громко.
Неважно, что обо мне подумают после, как назовут и, может быть, даже обвинять в подстрекательстве и совращении «одуванчика». Главное, все узнают, какой наш директор мерзавец на самом деле.
– Уходите, – шиплю, прищурившись, и, сложив руки на груди, киваю в сторону двери.
На отвратительное лицо паразита даже смотреть противно. Одно радует, ярко-алый отпечаток во всю холёную мужскую щеку.
– Мы еще не закончили, – набычивается Шляков, вновь издевательски скользя взглядом по моей фигуре. И совершенно не скрывает своего интереса. Низменного и похабного.
– Закончили, – качаю головой, – если у Вас ко мне нет рабочих вопросов, требующих немедленного обсуждения.
– Не боишься с работы вылететь?
– За что?
– Да хоть за просто так, – выдаёт самодовольно Константин Федорович. – Ну?
– Ставите личные «хотелки» превыше потребностей школы в грамотном специалисте? – отвечаю вопросом на вопрос.
– А кто сказал, что ты грамотный специалист? Я что-то в этом уже сомневаюсь… – потирает с ухмылкой руки Шляков, заметив мое удивление.
Господи, вот же послал ты мне испытание в виде этого недоразумения, которое все величают директором школы и детского сада.
Противного, мелочного и злопамятного не по делу.
– Ваше право, – пожимаю плечами, скрывая нервную дрожь.
