Всё равно мы будем - страница 13

«Сенсей» молча поклонился.

– А можно я к вам еще раз приду? – замирая от страха отказа, спросила Катя.

– Можно. Приходи. – спокойно «ответил» старик, и она с облегчением выдохнула. Ну вот и хорошо, подумалось ей, завтра снова приду.

«Сенсей» кивнул «Хотею» и тот, улыбаясь во все щеки, как чеширский кот, пошел к выходу из пещеры. Пропустил ее вперед, а потом и сам, втянув живот и став почти плоским, как камбала, просочился в узкую щель. Но вышли они другой дорогой, не через лаз, по которому Катя ползла сюда. Значит, были-таки ответвления, просто она их, к счастью, не увидела.

Снаружи их встретила темная ночь. Звезды грустно мерцали, и в их тусклом свечении Катя читала разочарование. Крапал мелкий противный дождик.

Минут пятнадцать они шли молча. А когда Катя решилась задать вопрос, «Хотей» внезапно остановился и указал рукой куда-то вдаль. Катя прислушалась. Там работал фуникулер. Теперь она не заблудится. Она обернулась, чтобы поблагодарить своего улыбчивого проводника, но того и след простыл. Исчез. Будто и не было его. Растворился. А может, ей все это приснилось? Она огляделась. Да, точно, она же сидела на этом камне и думала еще тогда…о чем?

Когда она, мокрая и недовольная собой, вошла в комнату, Римма уже дремала под одеялом. От скрипа раздвинутых дверей она резко села и включила ночник. Увидев Катю, вытаращила глаза.

– Это ты?

– Я. А что?

– А нам сказали, что ты не придешь ночевать.

– Я? Кто сказал?

– Гид. Сказали, что позвонили из соседнего монастыря, что ты заблудилась и будешь ночевать у них, а утром они тебя проводят.

– Че-е-е-рт… – Катя застонала. – Че-е-е-рт, вот же я дура-а-а… Они монахи, точно. А он…

– Кать, ты что? – Римма, кажется, испугалась.

Катя села на циновку и, обхватив себя за плечи, закачалась из стороны в сторону, медленно завывая. Ну почему-у-у-у? Почему опять? Почему не послушала себя?

– Ка-а-а-ать! Да что случилось-то? Ты где была? Что ты воешь, как…как корова?

Катя слабо улыбнулась.

Римма всегда могла ее насмешить. Всегда, но не сейчас.

– Коровы не воют, Римма, – сказала она жестко, – коровы – это глупые покорные животные, которых доят, а потом убивают. У них нет своей воли.

Она тяжело опустилась на матрац и отвернулась к стене.

Человек ничего не стоит, если он не понимает, что «сейчас» и «то самое время» – это одно и то же.

(Ямамото Цунэтомо, «Бусидо»)

– Убить всех.

– Всех? Всю деревню? И детей?

– С каких пор ты переспрашиваешь? Сопротивление сегуну должно караться. Или ты хочешь быть среди них?

Самурай покорно наклонил голову.

Поздно ночью его солдаты неслышно вошли в деревню и спящими убили почти триста ее жителей. Точнее – 284 человека. Включая двух новорожденных, двадцать девять детей, семьдесят шесть стариков и сто тридцать женщин.

Огонь. Кровь.

Девочка лет пяти бежит по двору, зажимая рот руками, чтобы не закричать, чтобы тихой мышкой проскользнуть в лаз в живой изгороди. Рядом с ней бежит ее лучший друг. Все и всегда они делают вместе, и нет у нее друга верней. Им нужно добежать до соседней деревни, там спасение.

Вот и лаз. Вьють! И острое лезвие масакари, топора на длинном древке, с силой входит в хрупкую плоть под левой лопаткой и пробивает ее насквозь, краешком выходя из груди.

Катя видит руку, метнувшую топор. На правом запястье татуировка в виде сакуры.

Она резко просыпается задыхаясь. Опять этот кошмар! Сердце колотится как бешеное, чуть не выскакивает из груди. Она вся мокрая. Волосы на затылке слиплись, а в горле сухо. Тихо, чтобы не разбудить Римму, она встает и, как старуха, шаркает в туалет. Включает свет. И, опершись на дверь, долго смотрит в зеркало, тяжело дыша и стараясь прийти в себя. Из зеркала на нее смотрят огромные, расширенные от ужаса зрачки. Это глаза забитой лани. Глаза жертвы.