– Боинг двухэтажный, вмещает пятьсот двадцать два пассажира, год выпуска 1988.
– У-у, какой старенький, – равнодушно прокомментировала я.
Места в этот раз нам достались классные. Правда, иллюминатор находился над крылом с прикреплёнными к нему двумя подрагивающими двигателями, загораживая обзор бескрайнего неба, зато это с лихвой компенсировалось большим свободным пространством вокруг нас. Кресел перед нами не было, мы сидели в первом ряду второго салона, что позволяло вытянуть ноги во всю длину. Сразу за короткой перегородкой находился запасный выход, а за ним простирался передний отсек лайнера. Двигатели уже работали, услаждая слух приятным гулом, обещавшим мягкую посадку в аэропорту «Шереметьево» всего через два часа пять минут. Правда, этот гул перекрывался хрипом радио, бившим нам прямо в затылки. Время от времени сквозь хрип прорывался голос командира корабля. Хоть и приходилось напряжённо прислушиваться, всё же все поняли, что самолёт готов к взлёту, вот только переждём грозу. Командир не обманывал, по наружным стёклам иллюминаторов косыми струями хлестал дождь. Конечно, ничего, переждём, а то ведь самолёту нужно делать разворот прямо над Чёрным морем, а там, как было сказано, крутит смерч.
Время летело быстро. Собеседник у нас был очень интересным. Американец, как позже окрестили его мы с подругой. Он был одним из тех людей, с которыми легко общаться с первой минуты, будто вы знакомы не один год. Среднего роста, среднего возраста, вот только телосложения не среднего – живот вздымался горой, хоть стакан чаю ставь. Но полнота совсем не делала его пассивным и неповоротливым. Живые чёрные глаза, выразительная жестикуляция и быстрая речь выдавали в нём человека энергичного и решительного. Он возвращался к себе на родину. Теперь его родиной была Америка. Раньше – Россия. Мне было любопытно узнать из первых уст, а как там живётся нашим.
– Давно в Америке? Привыкли уже? Язык освоили?
– Да, конечно. Так уже больше десяти лет. Да там все наши. Весь Брайтон—Бич говорит на русском. Идёшь – доброе утро, доброе утро, о, привет!
– У вас там кто-то был уже? Было где остановиться?
– Да, были друзья. Да к тому же я – еврей, – сообщил он доверительно, лукаво сверкнув глазами.
– Трудно было?
– Поначалу да. Что только не приходилось делать, чем заниматься! С официанта начинал. Конечно, надо попахать, чтобы чего-то добиться. Просто так ничего не даётся.
– Пахать надо везде.
– Но в Америке хоть знаешь, что твои труды будут оплачены, а в России сколько не упирайся…, – и дальше он очень много не лестного сказал про Россию.
– А я люблю Россию, – виновато проговорила я.
– Да я тоже люблю. Я руководителей не люблю. Пересажать всех надо!
– А сейчас чем занимаетесь?
– Бизнес, – уклончиво ответил он, но потом пояснил, – вот в Абхазию ездил, договаривался о покупке земли. Там столько земли пропадает! Золотое дно!
– У вас образование какое-то соответствующее?
– Да нет, так подучиваюсь по ходу дела. А как без этого? Никуда. У меня сын «Гарвард» закончил.
– Тоже в бизнесе?
– Да нет, – он махнул рукой и просопел недовольно, – шибко умный.
От интересной беседы отвлёк гневный мужской голос за нашими спинами: «Выключите, пожалуйста, радио! Это же ужас какой-то! Уже голова раскалывается!» Стюардесса мягким голосом с улыбкой сообщила, что сейчас это сделать невозможно. Как только боинг приземлится, экипаж немедленно примет меры, чтобы устранить неисправность. Удивительный народ эти стюардессы, они любую информацию дают с улыбкой. Любую! Самую неблагоприятную, о которой сами знают (или догадываются) чуть больше, чем говорят пассажирам. Понимаю – инструкции! Тут мы обратили внимание, что почему-то очень долго не взлетаем. Оказалось, уже почти два часа. Стёкла иллюминаторов давно высохли, за ними полыхает яркое солнце. Лайнер, урча, медленно передвигается из одной точки взлётного поля в другую, как будто заблудился и не может отыскать свою взлётную полосу.
