Во вторник, 16 марта, в полдень, позвонил Боря Спасский, прилетевший из Парижа на восьмидесятилетие своего старинного друга – нобелевского лауреата по физике Жореса Алферова. Уже в среду, 17‑го, Спасский улетал в Киров, «вятский Киров», как он сказал, откуда местные начальники обещали довезти его на машине до села Коршаки…
– Помнишь Коршаки, Алексей Петрович? Помнишь, когда это было?..
Если бы я не был знаком с Борисом Васильевичем Спасским, десятым в истории чемпионом мира по шахматам, пятьдесят шесть лет, то подумал бы, что он меня разыгрывает, прикалывается, как говорят наши внуки (Борис недавно стал прадедушкой. – А. С.). Но поскольку мы учились в Ленинградском университете в одной группе, на одном курсе отделения журналистики филфака в пятидесятые годы, поскольку я много чего написал о нем, он не мог не знать, что его биография знакома мне почти так же хорошо, как своя, особенно наше детство, когда, если вспомнить Осипа Мандельштама, мы были ближе к смерти, чем в наши зрелые года.
У нас, бывших мальчишек, родившихся в тридцатые, в годы сталинской войны с собственным народом (Борис появился на свет божий на год позже меня, в 1937‑м, в самый пик большого террора), у нас, чье детство было обожжено войной с врагом, много общего.
Замечательно назвал свою повесть о военном детстве и послевоенном отрочестве наш с Борисом земляк и добрый знакомый, человек нашей поколенческой когорты, кинодраматург Юрий Клепиков, родившийся в 1935‑м, – «Записки бывшего мальчика». Пятый, майский, Победе посвященный номер журнала «Искусство кино» за 2002 год с этими записками автора сценария фильмов «Не болит голова у дятла», «Восхождение», «Пацаны» я храню и часто перечитываю. Иногда мне кажется, что это написано и обо мне и о Спасском – только Юра жил в войну в Челябинске, где его мать работала на гигантском танковом заводе, я в Астрахани, Боря в детском доме в вятском селе Коршаки, куда был эвакуирован из Ленинграда летом сорок первого. Чувство скорби и ликования, беды и победы, испытанное в годы Великой Отечественной войны маленьким Юрой, было и для нас самым сильным переживанием детства.
Все самое важное – не в карьерно-биографическом, а в экзистенциальном плане – произошло с нами в сороковые, роковые, свинцовые, пороховые, когда одни пытались нас убить, а другие – спасти.
Уже после того как Борис улетел в Киров-Вятку, а оттуда поехал в Коршаки попрощаться с теми местами, где они со старшим братом Жорой жили в войну, я нашел в своем домашнем архиве большой очерк нашего университетского друга Александра Шарымова, умершего семь лет назад, о детстве будущего шахматного короля. Этот очерк, построенный на воспоминаниях Спасского, предназначавшийся для сборника о знаменитых ленинградцах, так и не был напечатан. И я, когда в начале 70‑х работал над повестью о чемпионе мира, не знал, что мы оба в первый месяц войны чудом уцелели…
