– Не представляю, как начать, – проговорил Джимми и после короткой паузы добавил: – Вы хромаете.
– Отличное начало, – усмехнулась Грейс. Джимми попытался улыбнуться. – Да, я хромаю.
– Это после…
– Да.
– Мне очень жаль.
– Я еще легко отделалась.
Джимми сник, словно получив выговор, и снова низко опустил голову, которую только-только осмелился поднять.
Лицо рокера с красиво очерченными скулами сохранило четкость линий. Знаменитая светлая шевелюра исчезла – под воздействием возраста или машинки парикмахера. Он стал старше. Молодость ушла, и на секунду у Грейс мелькнула малоприятная мысль: ведь и о ней можно сказать то же самое.
– Я в ту ночь потерял все, – начал он, но тут же остановился и покачал головой. – Но я пришел не жалости искать.
Грейс ничего не сказала.
– Вы помните, как я приходил в больницу?
Она кивнула.
– Я читал каждое сообщение в газетах, журналах, смотрел все новости. Могу рассказать о каждом, кто погиб в ту ночь. О любом из них. Я знаю их в лицо. Я закрываю глаза и вижу их всех.
– Джимми…
Он поднял глаза.
– Вы бы не мне это рассказывали. У погибших остались семьи.
– Знаю.
– Я не могу вам дать отпущения грехов.
– Вы думаете, я за этим пришел?
Грейс промолчала.
– Я просто… – Он помотал головой. – Я не знаю, зачем пришел. Я видел вас сегодня вечером в церкви и понял, что вы меня узнали. – Он наклонил голову. – Как вы меня нашли?
– Я вас не искала.
– А кто был с вами в церкви?
– Карл Веспа.
– О господи… – Рокер закрыл глаза. – Отец Райана?
– Да.
– Это он вас привел?
– Да.
– Чего он хочет?
Грейс подумала.
– Мне показалось, он и сам не знает.
Теперь промолчал Джимми.
– Он считает, ему нужны извинения.
– Считает?
– На самом деле он хочет вернуть сына.
Воздух в комнате стал густым, как кисель. Грейс напряглась в своем кресле. В лице Джимми не осталось ни кровинки.
– Я пытался, понимаете, пытался… извиняться. В этом Веспа прав, я обязан перед ними извиниться. Как минимум. Я не говорю о той глупой фотосессии в больнице – на ней настоял мой менеджер. Я тогда жил как во сне – повели, и пошел. Я едва мог стоять. – Рокер посмотрел на Грейс настойчиво, пристально – эти глаза когда-то сделали его всеобщим любимцем на MTV. – Вы помните Томми Гаррисона?
Грейс помнила. Парнишка, которого затоптали насмерть. Его родителей звали Эд и Селина.
– Его фотография меня особенно тронула. На каждую фотографию было невыносимо смотреть – все такие юные, только начинали жить… – Рокер глубоко вздохнул. – Но Томми был похож на моего младшего брата, я не смог его забыть и пошел к его родителям, хотел извиниться… – Джимми Экс замолчал.
– И что было?
– Я пришел в их дом. Мы сели за кухонный стол. Я поставил на него локти, и он зашатался. Линолеум на полу лежал волнами. Страшные бумажные обои в желтых цветочках отклеивались и висели лоскутьями. Томми был их единственным ребенком. Я увидел такую безнадежность, такую пустоту… Я не смог этого выдержать.
Грейс ничего не сказала.
– Именно тогда я сбежал. Исчез.
– Джимми…
Он посмотрел на нее.
– Где вы были все эти годы?
– В разных местах.
– Почему?
– Что почему?
– Почему вы все вот так бросили?
Рокер пожал плечами:
– Да там нечего особенно было бросать. Музыкальный бизнес… Короче говоря, я еще не получал от своей музыки больших денег. Я был новичком, а до серьезных гонораров предстояло еще попеть. Мне было все равно, я просто хотел уйти.
– И куда поехали?
– Сначала на Аляску, ловить рыбу, хотите верьте, хотите нет. Где-то год. Потом начал путешествовать, играл с маленькими группами в барах. В Сиэтле набрел на коммуну старых хиппи, где делали документы «Метеорологам»
