Всего понемногу - страница 22

Помотавшись три года по Большой России, мы, наконец, отправились в Москву. Ура! Дорога в Москву заняла несколько дней. Отец к тому времени уже несколько месяцев трудился в Москве заместителем начальника «Главсетиснасти» в Министерстве рыбной промышленности». В его управлении находились все сетевязальные фабрики СССР: в Касимове, в Переславль-Залесском, кажется, в Тюмени и еще где-то. Мы прибыли на один из трех вокзалов на Комсомольской площади, кажется, Казанский; была поздняя осень или начало зимы 1943 года, поздний вечер. На вокзале нас встречал папа. У папы были санки, на которые мы поместили все наши жалкие пожитки, вернее, все то, что осталось от них за три года странствий. И мы пошли домой, к переулку Стопани д. 3 кв. 3/4. Благо, идти было недалеко, минут тридцать-сорок. Мы пересекли Садовую, дошли до метро «Красные Ворота» (теперь «Лермонтовская»), прошли дальше, почти до метро «Кировская» (теперь станция называется «Чистые пруды») и у аптеки, рядом со знаменитой Филипповской булочной, повернули в Большевистский переулок. Свернули налево, прошли тридцать метров по переулку Стопани до описанной ранее арки, вошли в парадное, по лестнице поднялись на второй этаж (лифт не работал), вошли в квартиру. Прошли по длиннющему коридору влево до конца, открыли дверь в нашу комнату, в которой не были три года и вошли в нее.

В этой комнате я прожил до моих двадцати двух лет, пока не женился, т. е. около десяти лет. Теперь – об этих замечательных годах моего заканчивающегося детства, отрочества, юности и начала взрослой семейной жизни.

В первопрестольной Москве мальчику 11 лет воленс-ноленс пришлось отправиться в школу и проучиться почти полных семь лет с 4-го по 10-ый класс. Хочу описать свое состояние, когда я пришел в 4Г класс мужской школы № 310 в малом Харитоновском переулке. К этому моменту большинство мальчиков этого класса проучились в 3-м классе и пару-тройку месяцев в 4-ом. Как и чему учился я предыдущие два с лишним года, я уже писал. Если честно, то я не понимал ничего из того, что происходило вокруг меня в школе. Я не понимал режима, распорядка, не понимал, почему нужно сидеть по двое за партой, не понимал, сколько длится урок, что такое перемена, о чем говорят учителя и ученики. Нечто подобное, наверное, испытал мой внук Гаврик, когда приехал из Нью-Йорка в Москву и пришел учиться в пятый класс элитной московской школы. По-русски он говорил сносно, но не блестяще, читал плоховато, а писать практически не умел. Представляю, как ему было плохо, как некомфортно. Наверное, даже хуже, чем мне в моем четвертом «Г». По-русски я говорил хорошо, со всеми языковыми изысками, читал бегло, а вот писать грамотно не умел совсем, я и до сих пор-то не научился. Мои близкие, зная этот мой недостаток и прощая его, часто спрашивают: «Ты же так много читал и читаешь. Разве ты не видишь, из каких букв состоят слова?» Моя учительница русского языка и литературы (последняя у меня всегда шла хорошо) советовала всем много читать. Мне же кажется, что эта теория не универсальна. Когда я читаю, я не вижу отдельных букв, не вижу даже слов, – читается целиком фраза. Причем тут грамотность? А мой очень способный племянник Илья Заславский видит при чтении всю страницу целиком и при этом пишет грамотно.

В школе, чтобы не получить двойки за диктант, я заметал следы: я исковеркал свой почерк, чтобы трудно было понять где у меня «и», а где «е», где «а», где «о». Правописание гласных (кажется безударных) было самым трудным для меня. За сочинение я обычно получал двойку в числителе – за грамотность, и 4–5 в знаменателе – за содержание. В школу я ходить не любил. За окнами была очень интересная жизнь: футбол, хоккей, баскетбол, езда на велосипеде, вскакивание и спрыгивание с подножек трамвая на сильном ходу, да мало ли что еще, – очень и очень многое. Все годы с 4-го по 10-ый класс я был мальчиком, которого любили ребята (правда, не все) и не любили учителя (за очень редким исключением).