Императрица подошла к нам и со своей ласковой, обаятельной улыбкой сказала по-русски, слегка останавливаясь перед каждым словом, что с ней бывало всегда, когда она говорила на русском языке:
– Здравствуйте, мои кафульки!..
Мы ответили хором французским приветствием.
Она улыбнулась и, окинув зорким взглядом нашу колонну, для чего поднесла даже к глазам лорнет, тихо сказала что-то директрисе.
– Oui, Votre Majesté!..[88] – громко ответила Леонтьева.
Тетка подскочила и тоже что-то торопливо заговорила. Императрица сделала головою утвердительный знак.
– Mademoiselle S., avancez!..[89] – подходя к нам, сказала директриса.
С[аблина] вышла из рядов, смелая, бойкая и жизнерадостная… Государыня пристально взглянула на нее в лорнет… С[аблина] сделала несколько шагов по направлению к императрице… Глаза их встретились… и вдруг С[аблина], не в силах удержаться от шалости, дурашливо закачала отрицательно головой и, не дожидаясь со стороны государыни никакого вопроса и никакого замечания, торопливо заговорила:
– Ce n’est pas vrai… Ce n’est pas vrai!..[90]
Это вышло так глупо и смешно, этот смелый протест против никем не формулированного обвинения прозвучал такой веселой, забавной нотой, что государыня громко рассмеялась, а за нею неудержимо расхохотались и все посвященные в смысл и значение этой немой сцены.
– Ты… все шалишь?.. – с ласковой улыбкой проговорила императрица. – Шалить… не надо… это нехорошо!..
С[аблина] стояла сконфуженная и улыбалась.
– А папа и мама у тебя есть? – продолжала государыня.
– Папа есть… мама умерла! – тихо проговорила девочка.
– Папу огорчать не надо!.. – ласково заметила государыня и протянула С[аблиной] руку, которую та поцеловала.
– Надо совсем не понимать детей, – с несвойственною ей строгостью обратилась императрица к личному составу нашего начальства, – для того чтобы нарисовать такими мрачными красками такую светлую детскую головку. Пожалуйста, chére[91] Марья Павловна, не пугайте меня больше такими грозными призраками!.. – обратилась она к Леонтьевой. – Я от этого почти занемогла! (J’ai failli an ètre malade!..)
Обе эти фразы сказаны были государыней по-французски. Русский язык ей до самой кончины не давался вполне.
По отъезде императрицы ожесточенным толкам и пересудам нашего начальства не было конца.
Сильнее всего волновалась тетка.
– С ними (то есть с нами) таким образом сладу не будет!.. – громко роптала она. – Я не понимаю императрицу!.. Ведь все это падает на нас!.. Нам с ними нянчиться приходится!.. А ежели им открыто дается право балбесничать, так чего же от них ждать?!
В выражениях тетушка не стеснялась, и любимое ею выражение «балбесничать» было одним из самых мягких и нежных выражений ее лексикона.
Леонтьева волновалась меньше. Методическая и крайне спокойная от природы, она почти рада была такому мирному исходу дела и, поднимая глаза к небу, высказывала надежду, что этот урок послужит С[аблиной] ко благу.
К сожалению, это благое пожелание не оправдалось. С С[аблиной] в оправдание слов тетушки действительно никакого сладу не было. Она опять перестала и причесываться, и одеваться, остриглась в один прекрасный день «в кружок», как стригутся мужики, и снова воссела одна на стул впереди всего класса без фартука и с гладко распущенными, прямо лежащими волосами, придававшими ей вид какой-то юродивой.
Окончилась ее карьера в Смольном монастыре самым неутешительным образом. Перед последними инспекторскими экзаменами она, по единодушному настоянию всех профессоров, отправлена была в лазарет, откуда уже взял ее отец, не дожидаясь дня общего выпуска. Все боялись, что она и на торжестве последних экзаменов выкинет какой-нибудь «артикул»
