Также время от времени я вспоминаю, что нет жизни или смерти, но только бытие, в каком бы состоянии оно ни пребывало. И я заметила, выполняя эту медитацию, что умирать гораздо легче, чем рождаться. Я поняла, с чем мне нужно работать, и, помимо всего прочего, это дало мне силы для того, чтобы разобраться с неразрешёнными трудностями в отношениях с Марком, я позволила нашим энергиям любви – какими бы они ни были – соприкоснуться, выражаясь вашим языком, пребывая в «полном неведении».
С тех пор я несколько раз практиковала эту медитацию. И когда мне удаётся полноценно в неё погрузиться, некий голос во мне говорит: «Не думай. Не читай. Просто чувствуй. Дыши и чувствуй». Хотя я часто забываю «просто позволить мыслям свободно течь», по вашему выражению, когда я это делаю, я так ясно переживаю в себе полноту жизни!
Теперь я могу находиться в одном помещении вместе с сотней человек и быть уверенной, что ощущаю такую же полноту жизни, как самый здоровый из них. Ум говорит мне: «До тех пор, пока я не умру, я жива. И живу полноценно». И я больше не чувствую, как раньше, что я медленно умираю, что я наблюдаю за своим умиранием, находясь в полуживом-полумёртвом состоянии. Теперь курс химиотерапии для меня – это момент жизни. Адская боль – это часть жизни. Сходить с ума от одиночества – это жизнь и ещё раз жизнь. Естественно, моменты радости и удовольствия – это моменты жизни, каждый это знает – но я учусь не проводить таких сильных различий. Действительно, великий путь не составляет трудности, когда предпочтения не вмешиваются и со свойственной им автоматичностью не «противопоставляют то, что мне нравится, тому, что мне не нравится». Пока я не умерла – а кто знает, что такое смерть? – я живу. Полноценно живу.
Теперь я каждый день медитирую. Иногда совсем недолго. Всего пять минут. Иногда я медитирую по двадцать минут. Иногда по сорок, а порой я совершенно теряю счёт времени. Но в любом случае, поднимаясь после медитации, я говорю себе, что практика прошла хорошо, ведь я провела это время наедине с собой, проявляя сострадание и осознанность.
Что ж, Стивен, вот такие у меня новости. Возможно, однажды я отправлю вам послание, в котором напишу: «Когда я умру, я умру по‑настоящему». А возможно, этого не случится. Кто знает?
Минуло два Рождества с тех пор, как я получил это письмо. То и дело мы получаем от Кэсси известия о том, как продвигается её исцеление. Она говорит, что по мере углубления в медитативную практику обнаруживает, что «всё больше чувствует себя живой, раз неизбежное ещё не случилось, и, возможно, даже тогда я буду чувствовать себя живой. По крайней мере я так ощущаю. Я не вижу, чтобы у этого переживания чистого бытия были границы». Помимо вопросов, связанных с медитацией, она обсуждает с нами своё, как она выражается, «общение с мужчиной». Её речь полна жизни и новообретённого смысла существования. Стоит сказать, что она больше, чем о своей отступающей болезни, рассказывает о своём новом мужчине, добавляя: «Разве это не мило?» В её сердце царит полнота бытия, а её мир постоянно ищет единения с жизнью.
