Я решил, когда умру, то и тебя позову вслед за собой. В одиночку, я там, ты здесь, мы перестанем быть единым целым, а муж и жена плоть едина. Что я там без тебя делать буду? И ты как останешься одна? Но прежде я обязан спросить: у тебя самой есть желание последовать вслед за мной? Мы любим друг друга, в наших отношениях не должно быть насилия, тем более в таком важном вопросе».
– И он, ожидая ответа, посмотрел на меня со всей серьезностью, – продолжала наша прихожанка. – Его вопрос застал меня врасплох. Не скрою, мысли о возможной скорой кончине супруга у меня периодически появляются. Но вот так, неожиданно, чтобы вынь да положь, и чтобы так серьезно… Нет, к такому решению я в тот момент была не готова. Говорю ему:
«Дорогой, я тебя, конечно, люблю. Но и детей и внуков наших люблю не меньше. Мечта у меня есть – дождаться и увидеть нашу старшую внучку невестой в белом подвенечном платье. И младшенькую Катеньку проводить за ручку в первый класс. Скажи, разве тебе самому не хотелось бы всего этого увидеть?»
Он улыбнулся. Взял и поцеловал мою руку:
«Ну, я же не настаиваю. Если тебе этого так хочется, то, конечно, оставайся и порадуйся за них».
Я смотрю на его улыбку, вглядываюсь в его всегда такие добрые, любящие глаза. И вот мне уже самой стыдно, что не соглашаюсь на предложение уйти вслед за ним.
«А ты как там один, без меня справишься?»
«Обо мне не беспокойся. С Господом нет места одиночеству».
Он снова о чем-то своем думает. Потом отчетливо, вкладывая смысл в каждое свое слово, произносит:
«Я тебя там подожду. Сколько надо, столько и буду ждать. А когда пробьет твой час, ничего не бойся. Я обязательно приду и буду тебя встречать».
От нас не зависит, когда мы придем в этот мир. Не зависит место и время нашего рождения. Нас никто и не спрашивает, поскольку это не наше дело. Не нам решать и время перехода в вечность. Потому самоубийство – грех непростительный, и в церкви таких людей не отпевают и не поминают.
Но жизнь никогда не бывает исключительно черной или белой, в ней случается еще и множество самых разных полутонов. В моей священнической практике встречались ситуации, когда прийти к какому-то определенному окончательному решению – попадает тот или иной случай под разряд самоубийства – было очень непросто. А какие-то смерти и вовсе остаются для меня загадкой. Вот, к примеру.
Лет десять тому назад или чуть больше у нас в районе произошла трагедия. Застрелился молодой офицер, полицейский. Застрелился прямо у себя в кабинете, сидя за рабочим столом. Потом народ много еще судачил по этому поводу. Говорили, что, дескать, был пьяный, от нечего делать крутил на пальце заряженный пистолет и случайно, по ошибке нажал на курок. Не знаю, насколько возможна подобного рода ситуация. Я сам служил в армии и помню, как строго мы исполняли требования устава в отношении обращения с оружием. Тем более если в помещении находятся несколько человек. Кто позволит кому-то пьяному крутить пистолет на пальце? Дослать патрон в патронник, да еще и сняв пистолет с предохранителя? Это же смертельно опасно, в том числе и для окружающих. А если он был один, то кто тогда видел, как погибший балуется оружием? Одни вопросы.
Слышать я об этом случае слышал, но кем был тот самоубийца, вопросом не задавался и очень удивился, увидев могилу этого несчастного, – оказывается, он был похоронен на кладбище, что сразу за нашей деревней.
