– Ждали мы его, знали, приедет на побывку. Хорошо получилось, племянницу на руках подержал, и, чувствую, отпустило человека.
Вот и у Семена взгляд поменялся. Только не на такой, как у того солдата, пронзительный, а скорее он стал задумчивей обычного и уходящий в себя.
Еще в первый его приезд в отпуск я спросил Семена:
– Что на войне самое страшное?
– Не знаю, наверное, на войне у каждого собственное понятие о страхе.
– Тогда если говорить конкретно о тебе? Сейчас много пишут об артиллерийских налетах. К вам ведь тоже наверняка долетает.
– Бывает, что и долетает, но, слава Богу, нечасто. Мы стоим в нескольких десятках километров от передовой. К нам везут раненых с мест боевых действий, а наша задача – оказать экстренную помощь, в том числе и хирургическую. Проводим сортировку пострадавших по тяжести ранения. Тем, кто полегче, делаем квалифицированные перевязки и отправляем дальше, уже по госпиталям.
Привозят раненых, и начинается наша битва. Я хоть и фармацевт, и моя задача обеспечивать подразделения бригады медицинскими препаратами, но приходится и ассистировать при операциях, и перевязывать. Так вот самое страшное для меня на этой войне – это смерть тех, кого успели довезти, кого спасали, но так и не спасли.
Порой еще совсем молодой человек умирает у тебя на руках. Ты закрываешь ему глаза, а у самого внутри болит так, как будто это не его, а тебя накрыло осколками. Зато если удалось спасти солдату жизнь и ты имеешь к этому реальное отношение, то это такой кайф, не сравнимый ни с чем.
На Крестопоклонное воскресенье он пришел на литургию, лишь успев заскочить домой. Сбросив на пороге вещмешок, обнял детей и побежал в храм. Я подозвал его к чаше и предложил вместе со всеми принять Святые Дары. Он ответил:
– Но я же не готовился к причастию.
– Семен, ты не готовился. Зато тебя подготовили. Причащайся.
Пройдет еще полгода, он вновь приедет в отпуск на те же две недели и будет смотреть на нас все теми же глазами, но только очень уставшего человека. Я вел машину, Семен сидел рядом.
– Семен, как думаешь, когда закончится эта война?
Он с присущей ему природной рассудительностью, помедлив с ответом, сказал:
– Когда те, кто с той стороны, поймут, что их обманули и заставили умирать за чужие интересы. До тех пор пока они сами не возненавидят эту войну, она будет продолжаться. Когда-то, еще в той, прошлой жизни, я дарил вам свой поэтический сборник. В этот раз вновь хочу сделать подарок. Вам и всем нашим общинникам. Посмотрите у себя на электронной почте. «Луганский альбом». Как благословили. Сборник военных песен в моем же исполнении. Правда, певец я тот еще, так что не обессудьте.
Вернувшись домой, я открыл и целый вечер слушал.
Ты жива еще, я знаю, шлю тебе я свой поклон.
Тут у нас передовая и холмов белесый склон.
Тут бывают перестрелки, и стреляют с разных мест,
Но меня оберегают слово матери и крест.
Мама, так надо,
Судьба ни в чем не виновата.
Просто и свято —
Ты стала матерью солдата.
Я вернусь к тебе, я знаю. В дом, притихший у пруда.
Ты придвинешься к роялю и споешь мне, как всегда.
Про славянку, про землянку, про березы, что окрест.
Про Победу, про тальянку, про молитву и про крест.
Отпуск закончился, и Семен вновь убыл по месту службы, а Николай Иванович (один из ветеранов нашего прихода, это мне рассказала тетя Галя, его супруга), прослушав «Луганский альбом», принялся копаться в своих старых записях. Что-то он находил и потом, подбирая на внучкином пианино мелодию, это «что-то» мурлыкал себе под нос. И вдруг запел.
