Рубашки Сергей закажет через лавку колониальных товаров, из тонкого хиндусского полотна с шелком.
Также пиджаки пару штук, в Помеж-граде можно сшить, деньги на поездку теперь есть.
Галстуки.
Крепкие ботинки.
Сигары и мундштуки понадобятся.
Трость сандалового дерева, он одну уже присмотрел.
Ну и ладно уж, справит новое платье Лизе. Вот только стоит предупредить сестру, что Левецкий – не ее романа герой, находиться рядом с ним теперь опасно.
Лучинский просто так людей своим вниманием не отмечает, и, возможно, Абрамцев догадывается о причинах интереса Фомы Семеновича к вдольскому княжичу. А это тоже можно в выгоду пустить.
С этими приятными мыслями Сергей разделся и заснул, едва голова коснулась подушки.
***
Спускались они долго, осторожно, оставив лошадей наверху. Видимо, когда-то тут вниз сполз целый пласт земли, обнажив древесные корни, и опасно было споткнуться и кувырком полететь на камни.
Помежа хоть и обмелела, но даже в самом широком месте темнела тягучей неспешной водой. Игнат свесился с наклонившегося к самой воде дерева, проверил глубину палкой. Задумался.
— Я бы вас, барышня, перенес, — сказал он, — но... небезопасно тут. Чую. То ли нечисть какая лежку сделала, то ли просто эманации… нехорошие.
— Это, наверное, из-за ссоры водяных, — предположила Маша, — за поперечными нет пригляда, пока хозяева излучины разбираются. Лодку бы, но не думаю, что тут сейчас кто-то решится рыбачить.
Игнат согласился:
— Местные хорошо свою нечисть знают и наверняка держатся подальше. Нужно идти к ведунье.
— Вот так и уйдем? — огорчилась Маша. — Зря, получается, столько шли.
— Любавы дом тут недалеко, — успокоил ее Игнат, — с версту где-то. Устали?
Маша призналась, что есть немного, но версту она пройдет. Заглянула в торбу и с грустью констатировала:
— Я взяла немного сыра и кусок каравая, нужно было брать больше.
Игнат вдруг хитро подмигнул и полез в сумку, которую перед спуском снял с седла Булата. Как выяснилось, за узелком, от которого пошел такой вкусный запах, что у Маши заворчало в животе. Еще Игнат извлек на свет здоровенную флягу, еще холодную.
— Морс кизиловый, — сказал он. — Догва еды собрала на скорую руку, пока я Кудрю седлал, питье заговорила на прохладу. Сейчас посмотрим, чем так пахнет.
А пахло запеченной свиной рулькой с пряностями.
Игнат расстелил холстину, в которую был завернут полдник, прямо на песчаном бережке реки. Маша села на край полотна, Игнат присел на корягу. Помимо свинины Догва положила в узелок пирожков с рубленым яйцом, яблоки и пару соленых огурцов.
Давно уже Маша не бывала на пикниках. Подруги с курсов, кто жил в Великом Новгороде, все были заняты преподаванием и секретарской работой. Да и какие то подруги – так, приятные знакомства. Радовали Машу лишь редкие приезды маменькиной новой семьи и дочерей Махаила Остаповича. Настасью и Ксению она уже полагала сестрами. Обе обожали выезды на природу с корзинками и гитарами.
— Догва, кто это? — спросила Мария, блаженно жмурясь от вкуса запеченного мяса.
— Раньше она была нянюшкою князю, а теперь при доме служит ключницей, — пояснил Игнат. — Но Догва сама хозяйство возглавила, чтоб без дела не сидеть.
— Она, наверное, очень добрая женщина, — предположила Маша, — раз и о вас печется.
Игнат как-то смущенно кивнул и по просьбе Маши рассказал историю появления Догвы в Устинках, поместье Нешилиных, отца матушки Ивана Леонидовича, что тогда жили недалеко от Москвы.
