– Мне не нужно ничего объяснять, – вдруг заговорила Лили. – Я выступлю ради ребят. Не хочу, чтобы они думали, что я предаю их. Именно это вы пытаетесь внушить им, ведь так? Сегодня и завтра я сделаю все, но потом можете обо мне забыть, Леонид Альбертович.
– Прекрасно, – зааплодировал Альбертович. – Браво! Я с великим удовольствием забуду о тебе.
Тогда руководитель не воспринял серьезно слова Лили Загорской, а когда она, выписавшись из больницы, пришла к нему и повторила, что уходит из ансамбля, опешил. Прошло достаточно времени, все, кажется, улеглось, ребята исправно навещали девушку в больнице, и сам Альбертович частенько захаживал, рассказывая обо всех новостях и планах. И вдруг!..
А Лили решилась. Она бросила все, и вот теперь стояла на перроне в солнечной Одессе, к которой, как уже упоминалось, особо теплых чувств не питала. Вокруг нее суетились люди, но она их не замечала – она думала о том, что ждет ее в этом городе, в этой новой жизни. И, погруженная в свои мысли, медленно побрела к остановке пригородных автобусов.
-2-
Когда Лили покидала столицу, шел противный дождь, а порывы леденящего ветра пронизывали до нитки всех несчастных, оказавшихся в такую непогоду на улице. Впрочем, вся весна в Москве и области была весьма скупа на тепло и солнце и щедра на дождь и слякоть. Одессу же, судя по всему, она ничем не обидела: солнце здесь светило во всю свою мощь, а воздух оставался раскаленным даже в вечерние часы.
Дом, в котором жила мать Лили, стоял почти у самого моря, скрытый от любопытных глаз кустами сирени и причудливыми южными деревьями, названия которых Лили никак не могла запомнить, но хорошо знала, что они цветут почти все лето какими-то красноватыми, похожими на колючки, цветами.
Этим вечером бывшая вдова Загорская и отставной капитан развлекали себя игрой в карты на открытой веранде. Гостей они не ждали и были удивлены, услышав настойчивый собачий лай у ворот.
– Кажется, кто-то пришел, – зевнул капитан и нехотя поднялся. – Надо посмотреть, а то бедный Шархан с цепи сорвется. Я мигом.
И он проворно сбежал по ступенькам, направившись по асфальтовой дорожке к калитке. Через несколько минут он бежал по этой же дорожке, выпучив глаза, и почти кричал:
– Дорогая, ты не представляешь, кто там стоит! Приехала твоя дочь! Лили вернулась!
– Что!? Кто вернулся? Лили?..
Вид бывшей вдовы не выражал особой радости. На лице ее читалось крайнее недоумение.
– Как вернулась? Приехала в гости и не предупредила!?.
– Дорогая, успокойся! Она пока еще стоит за воротами с чемоданами. Мы же не можем держать ее там вечно. Я думал, ты пойдешь ее встречать.
– Конечно, я иду. Разумеется! Это же моя дочь!
Все то время, пока они собирались, Лили оставалась на улице, словно ждала милостыню. Шархан, готовый сорваться с цепи, не прекращал лая ни на минуту. Из-за забора соседнего дома высунулась голова в бигудях, а через долю секунды рядом с ней появилась еще одна. На сей раз мужская. С плохо скрываемым любопытством эти две головы наблюдали за происходящим. А через мгновение у дома напротив и вовсе распахнулась калитка, и на улицу вышла бочкообразная особа, бесцеремонно уставившись на Лили. Все они будто ждали какого-то шоу, но шоу не состоялось: прибежали наконец из глубины двора отставной капитан и бывшая вдова, подхватили чемоданы, затолкали девушку во двор и затворили ворота, не оставив страждущим ни малейшего шанса. Как коренные одесситы, те уже не могли спокойно вернуться к своим делам и принялись судить-рядить, почему же девушка объявилась вдруг, да еще и с чемоданами, если за все время она пару раз сюда заезжала, да и то погостить несколько дней.
