Но еще одно слово – и жжение грозило вылиться в нечто более постыдное, чем просто молчание.
Я села на скамейку, по-прежнему не выпуская руку девочки. Она посмотрела на Шайну, затем снова на меня. В ее широко распахнутых глазах застыло странное выражение.
Вскоре мы ушли домой.
Убедившись, что мы выдержали испытание, мама на следующий день, к моему неудовольствию, снова отправила нас на детскую площадку.
Шайна опять была там: раскинув руки, с громким смехом крутилась на карусели, изображая серфера. Она была так увлечена, что даже не заметила нас.
Девочка потянула меня за руку. Я одернула ее. Она потянула снова. Я посмотрела на нее и вместо привычной пустоты обнаружила в ее глазах рвение, настойчивое желание освободиться.
Я выпустила ее руку.
Вскоре мне наскучило за ней следить. Только сообразив, что ее нигде не видно, я приступила к поискам. Паники не было; чутье подсказывало мне, что она не убежит.
Я обнаружила девочку пять минут спустя под зеленой горкой-желобом. Шайна тоже была там – губы сложены в форме буквы О, в одной руке зажата прядь ее собственных волос, другая выставлена ладонью вверх, будто она тоже недоумевала, как такое вышло.
Вся левая половина ее головы была острижена.
На гравии лежали ножницы. Я узнала их.
Позже, когда меня спросили о случившемся, я изобразила удивление. Может, Шайна сама это сделала?
Девочка посмотрела на меня и встала.
На следующий день она заговорила.
– У вас есть вафли с Микки? Меня зовут Марлоу, – сказала она в то утро, когда прорвалась плотина и слова потоком хлынули у нее изо рта, как будто долгое время что-то удерживало их внутри. Ее курчавые волосы напоминали разворошенное гнездо, ночная рубашка, наполовину заправленная в трусы, перекрутилась, как кубик Рубика.
Кто-то или что-то перепрограммировало мозг девочки. У нее в голове сработал переключатель. Она проснулась другой. И говорила так, словно никогда не умолкала.
– Еще сиропа, пожалуйста, – явственно произнесла она, обращаясь к Мони.
Та безмятежно улыбнулась – будто всегда знала, что девочка в конце концов заговорит, – и передала Марлоу пластиковый диспенсер в форме кленового листа. Девочка выдавила щедрую порцию и небрежно размазала сироп по вафле синей пластиковой вилкой.
После завтрака родители помчались с ней к детскому психологу, как будто она получила травму и нуждалась в скорейшей медицинской помощи. Почините это, похоже, оно сломалось.
– Она по-прежнему ничего не помнит до того момента, как ваша дочь ее нашла, – сказала доктор, прикрывая дверь игровой комнаты с деревянными столиками и стульями, пазлами, куклами и книгами в разноцветных ящиках. Я наблюдала за Марлоу через окошко: она вертела в руках тряпичную куклу с черными волосами из ниток и желтыми глазами-пуговицами.
– Как вы считаете, почему она вдруг заговорила? – спросил папа.
Не успел он закончить фразу, как врач, латиноамериканка с туго стянутым на затылке пучком, закивала.
– Просто поразительно, насколько быстро девочка оправилась от пережитой травмы.
– Быстро? Это произошло буквально за ночь, – сказала мама.
– Действительно. Дети, как правило, восстанавливаются быстрее взрослых. Они демонстрируют настоящие чудеса. Мы провели некоторые предварительные тесты. Разумеется, ей нужна дальнейшая терапия и оценка состояния, но я бы сказала, что она находится на уровне шести-семилетнего ребенка. Вам следует ею гордиться.
