– О, несомненно.
– В таком случае перепишите двадцать строк Вергилия, Муллинер, и больше не станем говорить об этом.
Епископ взвился из кресла.
– Муллинер! Вы сказали – Муллинер?
– Да.
– Это фамилия моего секретаря. Вы, случайно, не родственник ему, мой мальчик?
– Сэр, да, сэр. Брат.
– А-а! – сказал епископ.
Епископ нашел Августина в саду, где он опрыскивал раствором ворвани розовые кусты, так как был садоводом-энтузиастом. Епископ ласково положил ладонь ему на плечо.
– Муллинер, – сказал он, – не думайте, будто я не заметил вашей руки, тайно приложенной к этому беспрецедентному событию.
– А? – сказал Августин. – К какому беспрецедентному событию?
– Как вам известно, Муллинер, вчера вечером, руководствуясь побуждениями, которые, могу вас заверить, были самыми благородными и соответствовали истинному духу Церкви, преподобный Тревор Энтуисл и я были вынуждены выйти из дома и покрасить статую Жирняги Хемела в розовый цвет. И только что в кабинете директора некий мальчик признался, будто выкрасил ее он. Этот мальчик – ваш брат, Муллинер.
– Неужели?
– И на это признание вдохновили его вы, чтобы спасти меня. Не отрицайте, Муллинер.
Августин улыбнулся смущенной улыбкой:
– Пустяк. Абсолютный пустяк.
– Уповаю, это не вовлекло вас в чрезмерные расходы. Насколько я знаю братьев, мальчик вряд ли согласился на этот благой обман безвозмездно.
– А, всего-то пара фунтов! Он потребовал три, но я сбил цену. Нет, просто возмутительно, – добавил Августин горячо. – Три фунта за простенькую работенку?! Я так ему и сказал.
– Они будут вам возвращены, Муллинер.
– Нет-нет.
– Да, Муллинер, они будут вам возвращены. При себе у меня нет такой суммы, но я отправлю чек по вашему новому адресу: дом священника, Стипл-Маммари, Хертфордшир.
На глаза Августину навернулись нежданные слезы. Он схватил руку епископа.
– Епискуля, – сказал он прерывающимся голосом. – Не знаю, как и благодарить вас. Но учли ли вы?
– Учел?
– Жену на лоне твоем. Второзаконие, тринадцать, шесть. Что скажет она, когда узнает?
Глаза епископа вспыхнули огнем решимости.
– Муллинер, – сказал он, – вопрос, который вы затронули, не ускользнул от моего внимания. Но я держу ситуацию под полным контролем. Птица небесная может перенести слово твое и, крылатая, – пересказать речь твою. Екклесиаст, десять, двадцать. Я сообщу ей о своем решении по междугороднему телефону.
Человек в углу отхлебнул темного эля и принялся растолковывать мораль истории, которую только что поведал нам.
– Да, джентльмены, – сказал он. – Шекспир был прав. «Есть божество, что наши завершает цели, пусть мы замысливали и не так».
Мы кивнули. Он рассказывал про свою любимую собаку, которая недавно по какой-то ошибке была допущена на кошачью выставку по классу короткошерстных трехцветной окраски и получила первый приз. А потому мы все сочли цитату удачно выбранной и весьма уместной.
– Да, поистине так, – сказал мистер Муллинер. – Нечто похожее произошло с моим племянником Ланселотом.
На вечерних наших собраниях в зале «Отдыха удильщика» мы давно натренировались верить практически всему, что касалось родственников мистера Муллинера, но это, решили мы, уж слишком.
– Вы хотите сказать, что ваш племянник Ланселот получил приз на кошачьей выставке?
– Нет-нет, – поспешно ответил мистер Муллинер. – Разумеется, нет. Я ни разу в жизни не отклонялся от правды и надеюсь, так будет и впредь. Ни один Муллинер не получил приза на кошачьей выставке. Более того: ни один Муллинер, насколько мне известно, на них не выставлялся. Я же хотел сказать лишь, что история моего племянника Ланселота служит подтверждением того, что мы не знаем, какие сюрпризы готовит нам будущее, в не меньшей степени, чем история собаки этого джентльмена, которая во всем сколько-нибудь существенном внезапно преобразилась в короткошерстную трехцветную кошку. История довольно любопытная и прекрасно иллюстрирует такие присловья, как «кто его знает» и «самый темный час наступает перед зарей».
