Всякая всячина. Рисунки автора - страница 6

Деревенский мудрец Гоги, которого односельчане справедливо полагали дурачком, пас коз и размышлял о том, согласуется ли поведение бодливой Маньки с категорическим императивом Иммануила Канта. Гоги с детства мечтал придумать такую этическую систему, которая давала бы надежное нравственное обоснование всем естественным проявлениям животных.

«Ибо абсурдно, – рассуждал Гоги, – обвинять в аморальности неразумную тварь, лишенную свободы воли. Помимо того, – размышлял он далее, – у Канта бытие Божие выводится из нравственной идеи, а нравственность есть атрибут человека. Выходит, что существование Творца зависит от существования одного из его творений. Вай, как нехорошо получается!».

Это логическое противоречие очень мучило деревенского дурачка, но вовсе отказаться от идей замысловатого немецкого профессора сельский мудрец не хотел. Напротив, он решил распространить этическое учение на всю живую и неживую Природу. Никчемная блудливая Манька, бесплодная и не дающая молока, стала пробным камнем для его умопостроений, и об этот камень они разбивались, как рыбацкие челны о скалистые брега Арагвы. И надо же было встретиться на гогином пути этой стерве, воплотившейся в образе козы!

В конце концов Манька околела. Казалось бы, теперь ничто не мешало Гоги завершить свою всеобъемлющую систему, но он затосковал, стал с нежностью вспоминать манькины сволочные выходки, перестал размышлять о высоком, запил и вскоре умер. На его могиле стоит простой деревянный крест, на котором кто-то вырезал похабную надпись про гогины отношения с Манькой. В действительности же отношения эти были чисты и невинны. Так пусть оба они покоятся в мире: и пытливый философ, взыскующий Истины, и его непутевая подруга, рьяный ниспровергатель всех истин. Господь да пребудет с ними!

На ежегодном заседании Королевского антропологического общества с большим интересом был прослушан доклад некого одноногого миссионера об открытом им островном племени, название которого невозможно произнести из-за отсутствия в европейских языках соответствующих фонем. Мудрецов в этом племени метят особой татуировкой, которая наносится на подошву левой ноги. Меченый островитянин целыми днями сидит на скамейке, задрав ногу кверху, чтобы все видели, с кем имеют дело. Соплеменники обращаются к нему за советом, он же всегда молчит, ибо нет такого вопроса, который был бы достоин его внимания.

Если в племени обнаруживается два мудреца, то они садятся один напротив другого и каждый молча созерцает подошву собрата. Этот бессловесный диспут продолжается несколько дней. Проигрывает тот, кто первым заснет и свалится со скамейки. Ему удаляют татуировку вместе со ступней, и после этого бывший мудрец становится исключительно болтлив. Все относятся к нему с великим почтением и внимательно его выслушивают.

Миссионер, рассказавший про эти обычаи, долго был мудрецом в племени с непроизносимым названием. Он мечтал проповедовать, но был вынужден молчать. Поэтому он нарочно проиграл состязание, а в дальнейшем обратил в христианство всех островитян. Его оппонент, объявившийся на острове буддийский монах, оказался не столь сообразителен. Он до сих пор сидит, задрав ногу и тщетно ожидая возможности донести до новоявленных христиан учение великого Будды.