— Так лучше, — оглядывает меня сверху вниз, явно замечая, что я не только помылась, но и расчесалась, скрутив волосы в жгут. Кивает в сторону стола, — тарелки над раковиной. Накрой на стол. Я не официант…
Я тоже, конечно…
Но молча делаю то, что он говорит. Потому что наверняка тот факт, что еда уже стоит на столе и открыта,говорит о невиданной со стороны Алихана галантности.
Даже стаканы нахожу и ставлю на стол. Он уже за ним сидит. Наклоняюсь, чтобы поставить и немного морщусь. Между ног саднит.
— Больно еще? — спрашивает он, видя мою реакцию.
— Да… — отвечаю, наполняясь страхом. Зачем он спрашивает? Снова я не переживу…
Он видит мои полные ужаса глаза. Поджимает челюсть.
— Извини. Я не хотел… так, — отводит взгляд, — я правда решил, что ты…
Его извинения почему-то режут больнее грубостей. К глазам подступают слезы, и я резко отворачиваюсь.
— Через пару дней заживет. Перестань переживать, Василиса. Даже если бы я всю ночь тебя готовил, все равно было бы больно. Такова физиология. Женская и мужская. Женщина отдает, мужчина берёт…
Этот разговор выводит меня из той крохотной зоны комфорта, в которую мне удалось попасть. Невольно сглатываю ком в горле. Кладу на тарелку мясо, чтобы уйти от его взгляда.
— С твоей стороны было глупо не сказать, что ты девственница, — говорит тихо, придвигая ко мне аппетитную тарелку, — бери побольше. Мясо только с мангала. Лучший шашлык в республике.
— А когда лучше было сказать? Когда вы положили меня животом на стол или когда заставили встать на колени?— в груди так жжет, что эти острые слова сами вырываются наружу, непроизвольно.
Алихан прищуривается. Чуть вскидывает бровь.
— Нормальная девочка изначально не могла оказаться в такой ситуации. Ты чем думала, когда сюда тащилась, Василиса? Когда поздно вечером шла в этот ресторан, к мужикам задиралась? Еще и с такими мразями в одной компании… То, что ты здесь, результат твоих действий, а не моих. Я просто взял, что плохо лежало… И то потому, что ты сама на это пошла. Пытаешься жить взрослой жизнью, неси ответственность по-взрослому.
— Кто ж знал, что у вас здесь… так… — продолжаю я, но понимаю, что морально не готова сейчас продолжать вести этот спор. Опускаю глаза.
— Как «так»? — зато Алихан, походу, к словесной баталии готов. Но потом вдруг сам отступает. — Ешь, остынет.
Только поднеся кусок ко рту, понимаю, как же зверски я голодна.
Лучше набью рот едой. Так хоть можно еще лишнего не сболтнуть. И правда, есть хотелось жутко.
Он одобрительно смотрит на то, что ем я с аппетитом, и это словно бы его примиряет. Мельком замечаю, что лицо сейчас не такое напряженное. Мы поглощаем еду. К слову, очень вкусную. Молчим.
— Так как у тебя оказался тот пакет? — спрашивает он.— Сейчас только правда, Василиса. Это ты таможенникам могла пи…ть. Здесь ты говоришь мне только правду. Обо всем, это ясно? — берет за подбородок — заставляет посмотреть в глаза. — Это первое правило. Я задаю вопросы. И ты честно на них отвечаешь. Какими бы они ни были. Неважно, нравятся они тебе, смущают ли тебя, злят или раздражают. Поняла?
— Поняла, — тихо отвечаю ему. — Я невиновна, Алихан.
Произношу его имя и сглатывая нервно. Может, мне кажется, но когда я говорю «Алихан», он глубоко вдыхает, а его ноздри расширяются. Словно бы принюхивается, как зверь, который знакомится с чем-то новым. Я и сама словно пробую это неизвестное, экзотическое для меня имя на язык. Он демиург моей жизни последние сутки, а я впервые произнесла его имя вслух…
