Утро, я собираюсь на работу. Приехала свекровь, и я ухожу чуть пораньше, отдав последние указания. Уже в дверях останавливаюсь, и наблюдаю. Катя мечется по комнате, шарит в шкафу, выкидывает одежду на пол. Опаздывает и не может найти физкультурные штаны.
– Сережка, ты куда их положил?
Сергей, уже одетый, важно сидит с ранцем в руках и смотрит, как Катя ищет штаны, водит за ней глазами, надеется, что найдет.
– Чего сидишь, куда ты их девал?
Сергей молчит, хлопает ресницами, и как-то подозрительно тень от ресниц закрывает глаза, не видно, что в них.
Я смотрю наверх, не закинул ли Алешка штаны на полку для шляп. Нет, нету.
Свекровь сидит, наблюдает, как Катя перекапывает кучу одежды на полу, потом поворачивается к внуку:
– А, ты Сережа, не брал?
И опять возникает пауза.
Катя подходит и осматривает ранец брата, на всякий случай, не утаил ли он пропажу там.
В ранце только книжки и тетрадки.
И тут свекровь наклоняется и задирает брючину Сергея. Под ней вместо колготок синеют тянучки.
Я ухожу, слышу вопль Кати и увесистые шлепки.
За дело, думаю я, вот ведь дрянь, затаился, сестра мечется по квартире ищет, а он хоть бы мяукнул, что они на нем.
Вечером я беседую со своим маленьким партизаном:
– Ты почему надел штаны и молчал? Забыл, что они на тебе?
– Да… мне приходится раздеваться, а девочки дразнятся, что я в трусах.
И Сергей заплакал.
– Придется ехать в очередь, – с тоской подумала я, но не пришлось, во второй четверти расписание поменяли, и уроки перестали совпадать, а через год этих тянучек снова стало навалом во всех магазинах
Катя потеряла ручку, и ей не с чем идти в школу.
– Сережечкин, у тебя есть запасная ручка? – спрашивает Катя брата. – Дай, а то мне писать нечем.
Сережка уже уложил свой ранец и закрыл его. Он неохотно достает пенал, аккуратненько открывает его, там лежат три новенькие ручки, я им сразу по три покупала.
Сережка достает ручку, оглядывает её, достает другую, чуть поцарапанную.
– На.
Катя вместо спасибо вдруг разражается возмущенным воплем:
– Аа…, как же я ненавижу этих противных прилизанных чистеньких мальчиков, у которых всё всегда есть, всё у них припрятано.
Я тут же вспоминаю, что я тоже не любила таких мальчишек, и еще я думаю, что мой зануда муж в детстве, наверное, именно таким и был.
Но муж мужем, а за сына я заступаюсь
– Совесть имей, – выговариваю я дочери, – где бы ты сейчас была, если бы у Сережки не нашлось ручки?
Свои шариковые ручки Катя не только теряет, но и обгрызает. Жует, жует кончик, и потом оказывается, что в дыру проваливается стержень и писать невозможно. Я тоже грызла ручки, но они были деревянные, я догрызала их до металла и огрызком очень ловко писала, а тут эту пластмассовую изжеванную гадость приходится выбрасывать.
Сережа пошел в школу, умея читать и решать в уме задачки, по крайней мере, с двумя неизвестными, но писать он не умел совсем, не считая каракулей заглавными буквами, и тетрадки его представляли изумительное, незабываемое зрелище, особенно для слабонервных мамаш, к которым я, к счастью, не принадлежала.
Рассматривая разнообразные иероглифы, выведенные сыном в тетрадке за считанные секунды, я задумчиво спросила:
– А как ты думаешь, Сережа, ты хорошо учишься?
– Нет, – после небольшой паузы скромно ответил сын, – я не очень хорошо учусь («не очень хорошо» было очевидным преувеличением).
– Откуда знаешь? – не отставала я, – тебе учительница сказала?
