Когда у одного из поистине нескончаемых коридоров обнаружился-таки конец, их провожатый свернул направо, и они оказались в небольшом круглом помещении, из которого вели четыре прохода в четыре двери – по расположению сторон света. Паркет изображал розу ветров, и двери располагались на четырех ее основных направлениях (будто указывали, куда нужно повернуть, чтобы гости и хозяева случайно не заплутали), а проходы – на промежуточных. Окон не было, но свет откуда-то сочился – то ли из-за барельефов, то ли с потолка.
Парнишка стоял сейчас напротив восточной двери, в ожидании, когда друзья наконец соберутся с духом и силами. На это потребовалось примерно минут пять: Грейди – чтобы рассмотреть все завитушки и рисунки на стенах, полу и потолке, Генри – запихнуть поглубже в долгий ящик каннибальские мысли насчет тех, из-за кого он так влип. По прошествии этой паузы Альбер критически осмотрел обоих с ног до головы, подобно старой нянюшке поправил им воротнички, манжеты и перевязи, смахнул с камзолов несуществующие пылинки, затем – по всей видимости, удовлетворившись результатом – кивнул и распахнул дверь.
Первым, что бросилось в глаза, был яркий свет, который заполонил собой все пространство и на несколько мгновений ослепил друзей. Когда же глаза, наконец, привыкли, перед молодыми людьми предстала огромная полукруглая зала с высоким потолком. Три французских окна с раскрытыми шторами располагались на противоположной от двери стене, а все остальное пространство было заполнено книгами. Книги, книги, книги. Полки, шкафы, сундуки – и снова книги, книги, книги. Большие и маленькие, почтенные фолианты в старых истертых переплетах и совсем новенькие корешки. Столько книг одновременно Генри прежде видел только в государственных библиотеках. Интересно, существует ли на свете книга, копии (или даже первоиздания) которой здесь не было бы?
Заглядевшись на всю эту красоту, Генри не обратил внимания на то, что дверь за ними тихонько закрылась, и они остались одни на милость обитателей комнаты. Следующий звук громыхнул в его ушах так, как будто на голову надели медный таз и со всей силы шарахнули по нему молотком. На деле это Грейди вполголоса обратился к другу с вопросом:
– Интересно, зачем нас сюда позвали? – спросил приятель у окружающего воздуха, явно не стремясь узнать ничье мнение, но Генри предпочел отнести вопрос на свой счет.
– Все просто: нас убьют, забальзамируют и замуруют в стенку. После этого уже ни одна полиция не найдет – разве что археологи, лет через пару тысяч.
Грейди повернулся и смерил друга недовольным взглядом:
– Откуда такой пессимизм?
– Мне неясно, откуда у тебяоптимизм, – проворчал Генри. – Наверно оттого, что мы пока еще живы, здоровы и на свободе. Хотя насчет последнего уже можно поспорить… я уж не говорю о нашем давно потерянном рассудке!
– Ты слишком драматизируешь, – отмахнулся Грейди. – Жизнь прекрасна. Когда еще получится побывать за границей на халяву? Считай, что ты в турпоездке, в спецтуре по местам боевой славы Испании.
– Ладно уж, – мрачно отозвался его спутник. – Кто только будет за нее платить, а если мы – то чем?
Получить ответ на эту загадку не удалось, поскольку их спор прервал звонкий и донельзя знакомый голос:
– Здравствуйте, господа. Как отдохнули?
Оба разом обернулись к источнику голоса. Сперва тихо присвистнул Грейди, а за ним и Генри потерял дар речи. Справа от них между стеллажами стояла молодая женщина, богато и причудливо одетая. Если бы они на недавней вечеринке не видели подругу в средневековом наряде, то ни за что бы ее не признали. В испанском платье, шитом золотом, украшенном тонким кружевом и драгоценными камнями, она казалась ожившим портретом кисти великого художника, который писал настолько правдиво, что сумел передать даже выражение глаз – дерзкое, уверенное, с легкой насмешкой.
