Уоррен порылся в карманах куртки и штанов, таких же мокрых и холодных.
– Нашли что-нибудь?
Профессор покачал головой.
– И никаких документов?
– Нет.
Доктор Джессоп принялся энергично растирать сухим полотенцем белое, как бинты, тело мальчика, голова которого болталась из стороны в сторону, будто у марионетки.
– Подойдите и помогите мне, – велел он. – Возьмите его на руки.
Уоррен отшатнулся.
– Ну же! Чего вы ждёте?
Вдвоём они уложили мальчика в кровать, укрыв несколькими одеялами, одно поверх другого. Губы его теперь напоминали лепестки роз. Он больше не был кошмаром и даже выглядел милым.
– Не знаю, что и думать, – выдавил Джессоп, когда они закончили.
Уоррен промолчал. У него, напротив, в голове роилось множество новых мыслей, ещё более путаных, чем те, что он обдумывал за ужином. Одну из них, главную, профессор озвучил пару часов назад майору Оллистеру: везде должны быть причинно-следственные связи.
Всё следующее утро Уоррен поглядывал в окошко над рабочим столом. Он следил за лазаретом, ожидая возможности поговорить с доктором Джессопом; хотел услышать, не изменилось ли состояние «ледяного мальчика», как прозвали его солдаты, узнать, не появилось ли шансов на выздоровление, – вот что теперь волновало профессора, вот что занимало его мысли.
Между тем Алекс, не прерывая работы, поглядывал на профессора.
– Кстати, что вы собирались проверять на той скале? – вдруг спросил он.
– Проверять?
– Да, уезжая на снегоходе, вы мне сказали, что хотите что-то проверить. Так что это было?
– Ничего особенного.
– Какие-то расчёты из лаборатории?
– Теперь уже не важно.
– Просто если вам нужны данные, то я собрал достаточно, чтобы…
– Нет, это не имело отношения к лаборатории, – прервал его Уоррен. – Это было личное дело.
Алекс потрясённо замолчал: что такого личного может быть на метеостанции, затерянной во льдах в паре тысяч километров от ближайшего поселения?
– Прошу тебя, не настаивай, – добавил Уоррен, пресекая дальнейшие расспросы.
И Алекс не стал настаивать.
Вскоре Уоррен, не сказав больше ни слова, натянул куртку и вышел из лаборатории. Он был мрачнее тучи.
Пока профессор добирался до лазарета, майор Оллистер успел устроить доктору Джессопу форменный допрос.
– Сколько он пробыл во льду?
– Не знаю, пока это невозможно оценить.
– День? Месяц? Год? Сколько?
– Повторяю: мне это неизвестно. Теоретически человек способен прожить в подобных условиях не больше пары часов. Но при такой толщине льда можно предположить, что блок формировался очень долго, а потому я рассматриваю любые гипотезы, даже самые безумные: шесть месяцев, год.
– Считаете, он вернётся к жизни? Сможет говорить? Расскажет, кто он? – вопросы сыпались пулемётной очередью. Майор глядел на мальчика не отрываясь, с жадным любопытством, как хищник на добычу.
– Понятия не имею.
– А что скажете о его одежде?
– Старомодная.
– Это я и сам вижу. Но она настоящая?
– Не знаю, не могу сказать.
Лицо майора скривила гримаса разочарования:
– Как-то многовато «не знаю», лейтенант. Интересно, что вы тогда вообще здесь делаете?
– Я врач, майор, и привык лечить живых. А замороженные – не моя специальность.
– Но этот ребёнок, насколько я понимаю, жив? Вот и займитесь им.
Джессоп собрался было ответить что-нибудь этакое, о чём в будущем наверняка пожалел бы, но тут в дверь тихо, вежливо постучали.
Вошёл профессор Уоррен.
– Как насчёт чашечки кофе? – предложил он доктору Джессопу, но, заметив майора, добавил: – Может, тогда отложим?
