Читать онлайн Дарья Десса - Вуайеристка

У меня мелко дрожат руки. Потому так трудно наводить резкость на телескопе. А тут нужны очень точные, выверенные движения, в долю миллиметра буквально. О, нет, я не астроном. Небесные тела рассматривать – это не мое. У меня свои звездочки имеются. Почти в каждом чужом окне – своя собственная, а есть ещё множество заветных местечек, куда я заглядываю особенно часто.

Там происходит в разное время суток такое, от чего у меня не только руки дрожат, но и лицо начинает полыхать, словно от близкого костра. Хотя если образно говорить, то я благодаря своему телескопу и приближаю прямо к своим глазам ту жару, которая творится там, за стеклами чужих квартир. Она порой буквально готова меня расплавить.

Наверное, такое ощущение испытывают астрономы, которые смотрят прямо на солнце и видят вблизи его громадные протуберанцы. Только если бы эти дамы и господа наблюдали то, что приходится иногда видеть мне, у них бы щеки покраснели. Им бы стало стыдно, и они бы непременно отвернулись. Ну, а я – не буду, потому что это моя тайная жизнь, которая гораздо интереснее всего остального вокруг.

Я левой рукой придерживаю штатив телескопа, чтобы не качался. Потому что правая моя рука погрузилась под резинку трусиков и теперь любовно теребит горошинку клитора, которая уже сильно напряглась в ожидании дальнейшего занятия любовью с самим собой. Хотя, конечно, никакой любви у меня в жизни, – я чувство имею в виду, – нет. А есть только эта страсть – подсматривать за людьми. Порой мне просто интересно смотреть, как они ведут себя в быту. Но больше всего, конечно же, нравится видеть их интимную жизнь.

Самый смак начинается, когда кто-нибудь приступает к занятиям любовью. Это условное обозначение, конечно. То, чем люди порой называются, можно называть по-разному. От романтичного «совокупление» до вполне грубого «сношение» или даже «траханье». Есть и куда более жесткие выражения, и они буквально крутятся у меня на языке, но я пока говорить их не стану, время не пришло. Вот как увижу что-нибудь особенное, тогда…

Лишь бы дождь не пошел. Сентябрь уже. Поздний. Потому небо хмурое, и если станет накрапывать, мои оптические возможности снизятся почти до нуля. Хотя в осени есть своя прелесть. Не приходится слишком долго ждать, пока люди начнут включать свет в своих жилищах, а это для меня – приглашение на трапезу. Сладкую, щедро политую патокой, ароматную, горячую, со всевозможными экзотическими специями, и главное – вкусную.

Я медленно повожу левой рукой объектив телескопа, переводя с одного окна на другое, с одного этажа на следующий, от левого дома к правому. Правой продолжаю доставлять себе удовольствие, пока неспеша, лишь поддерживая возбуждение, потому что куда мне торопиться? Возможно, сегодня проведу время за своим занятием впустую, и мне придется кончить на воспоминания о каком-нибудь из прошлых видений.

Мой темп ускорится, когда я увижу что-нибудь примечательное, а у этого может быть довольно много категорий. Но о них я позже расскажу, а теперь просто мастурбирую, получая удовольствие от процесса и сладкого ожидания чуда. Оно сегодня будет, наверняка должно случиться, потому что вчера и даже позавчера мне так и не удалось насладиться каким-нибудь зрелищем.

Да, меня зовут Люди, полностью Людмила, мне двадцать два года, живу одна в однокомнатной квартире в огромном двадцатиэтажном доме, и главное – я вуайеристка. Нет, терпеть не могу это слово. Оно противное и звучит, как извращение какое-нибудь. О, нисколько я не извращенка. Я – сексуальная эстетка, люблю наблюдать за людьми и вместе с ними тайком наслаждаться сексом.

Им не нужно знать, что здесь я заняла свою позицию и вместе с верным оптическим прибором вижу то, что другим рассматривать не положено. Только я плевать хотела на такое понятие, как privacy. Личная жизнь, если по-нашему. Ну, или интимная, кому как нравится. У меня железная логика: если вы решили походить голыми внутри ваших квартир, да ещё потрахаться с кем-нибудь, но при этом не желаете занавешивать окна – это я воспринимаю как приглашение на огонёк.

Причем в буквальном смысле. Ну, почти, поскольку мой телескоп оснащен прибором ночного видения, а это значит, что я даже в полной темноте сумею рассмотреть хоть что-нибудь, что меня поднимет вверх, там ударит током несколько раз, а потом швырнет вниз, заставляя судорожно сжимать бёдра. Это у меня называется оргазм, который я переживаю очень бурно.

Настолько, что мне в этот момент надо держаться подальше от телескопа, иначе бывало такое несколько раз, когда он падал вместе со мной с кресла. С трудом удавалось поймать. Картина была та ещё: я валюсь на спину, продолжая сжимать свою правую руку, лежащую на клиторе и тесно сжатую ногами, что её даже не вытащить, а левой хватаю штатив, который летит на меня.

Почему я такая? Почему не хожу на свидания, не знакомлюсь с мужчинами, а провожу целые дни и ночи напролет у себя дома, жадно выискивая парочки, которые занимаются сексом или просто проводят время в милой романтической обстановке? Потому что я инвалид с детства. Да, вот так всё очень банально. И в то же время жутко трагично. Настолько, что не могу вспоминать без слез, хотя давно уже стараюсь ничего не чувствовать. Так проще – психика, она ведь как корабль. Если его постоянно бить торпедами, он рано или поздно потонет, поскольку команда не сможет больше подводить пластыри под пробоины.

В возрасте шести лет с мамой и папой счастливая девочка Людочка, как меня называли близкие, летела с ними в свой родной город, возвращаясь из солнечной Турции, где мы провели десять дней чудесного отдыха. Лежали на пляже, загорали, играли, строили песочные замки. Так мои родители решили отметить удачное окончание бизнес-сезона, а заодно порадовать меня перед поступлением в первый класс.

Да вот только самолет наш, вылетевший из Москвы, где мы делали пересадку, до нашего города не долетел. Где-то там, на небесах, решили, что на этот раз количество взлетов будет на одно меньше, чем количество посадок. И небольшой двухмоторный пассажирский самолетик, который уже повидал на своем веку многое, начав летать ещё в советские времена, теперь совершил последнее пике и упал посреди леса.

Рассказывать дальше или остановиться? Ну уж нет. Коли начала… Так вот, в живых из пятидесяти трех человек пассажиров и пятерых членов экипажа осталось трое. Двое взрослых и один ребенок. То есть ваша покорная слуга собственной персоной. Хотя какая я вам слуга, вы меня пока даже не особенно и знаете. Уже наверняка записали в извращенцы. Ну, что ж, я спорить не стану. Лучше продолжу. Только предупрежу: не делайте поспешных выводов, они как правило ошибочны. И там, где вам видится неправильное поведение, в глубине можно найти… Но узнаете.

Двое взрослых, что выжили, впоследствии легли на кладбище рядом с теми, кто не сумел пережить падение. Они долго лежали в реанимации, но так и не смогли восстановиться. А я чудом осталась на этом свете. Не знаю, почему. Наверное, в тот момент, когда ангелы-хранители остальных пассажиров отвернулись, занявшись другими делами, мой успел вовремя повернуть голову обратно и принять меры. Правда, хотя дышать я и осталась, но вышла из битвы за выживание с тяжелыми потерями. У меня оказались сложные открытые переломы обеих ног. В нескольких местах. Со смещениями, осколками и прочим.

Об этом я, конечно, узнала много позже, примерно через год, когда выписывали из больницы. Туда же я попала в бессознательном состоянии, а когда пришла в себя, то меня быстренько напичкали обезболивающими, поскольку операция предстояла долгая и трудная. Я не в обиде на хирургов-травматологов и ортопедов. Они сделали, что смогли. И не их вина, что с той поры передвигаться я могу только с ходунками. Слава богу, что не постоянно в инвалидной коляске, которая с той поры стала моей неизменной спутницей. И то радость. Да и живая, на том спасибо.

Потом меня, едва научившуюся заново ходить, отправили в детский дом. Потому что единственный дедушка, папин отец, узнав о гибели сына и невестки, вскоре умер от инфаркта, и никого у меня из родных на свете не осталось. Ну, может они и есть, я искать не хочу. Зачем? Чтобы послушать, как они станут меня жалеть, называя «бедненькой» и «несчастненькой»? Я за такое и послать подальше, приходилось. Ненавижу, когда ко мне так относятся.

В детском доме пришлось мне очень нелегко. Попала в специализированное учреждение, где содержат вот таких же, как я, человеческих обломков. Если в обычные детдома иногда и приходят люди, желающие усыновить кого-нибудь, то сюда… на моей памяти не было такого. Кому захочется усыновлять ребёнка, в которого надо потом большие деньги вкладывать? Мучений-то сколько!

Наша инвалидная команда, как я её назвала, прекрасно обходилась без чьей-либо помощи. Привыкли тесно держаться друг за друга. В буквальном и переносном смысле. Это здоровому взять яблоко со стола – пара движений, которые он не заметит даже. А когда ты такой, любая простая задача превращается в сложный квест. Ну, потом как-нибудь расскажу. Пока у меня наметилось дело поинтереснее.

О! Бэ шесть! Наконец-то, сладкие мои, вернулись. Давайте, кушайте скорее, принимайте душ, я уже давно вас ожидаю. И пока вы готовитесь, скажу, почему я их так назвала. Это моя система, сама придумала. Каждый этаж, сверху вниз – по буквам алфавита. Цифра – это номер окна слева направо. Как в «морском бое» или в шахматах. Ну, а Бэ Шесть – там живут мои любимчики, которые частенько устраивают для меня свои прекрасные секс-спектакли.

Григорий посмотрел на себя в зеркало. Хорош. Безо всяких лишних слов. Он улыбнулся отражению. На него взирал с едва различимой ухмылкой красивый, про таких ещё говорят «брутальной внешности» мужчина тридцати лет отроду. Высокий, метр восемьдесят семь, пропорционально накачанный атлет с широкими плечами и узкой талией. Темно-русые жёсткие волосы средней длины ровно уложены на голове. Лицо худощавое, со средними, практически всегда плотно сжатыми губами.

Пронзительные темно-зелёные глаза смотрят, словно пытаясь проникнуть свозь физическую оболочку и уцепиться прямо за сердце. Это взгляд коршуна, каким он озирает окрестности с огромной высоты, чтобы, заметив малейший признак движения, камнем свалиться вниз и вцепиться в жертву огромными острыми когтями, разрывая её плоть и возбуждаясь от острого запаха свежей крови.

На нем надет строгий костюм-двойка полуприлегающего силуэта, светлая сорочка и однотонный галстук. Из кармашка выглядывает платок под тон галстуку, но немного иного оттенка. На ногах – стильные комфортные туфли из натуральной кожи с декоративной перфорацией. И всё, что носит он, в том числе швейцарского производства наручные часы, и то, как он пахнет дорогим французским парфюмом, выдает в нем человека не просто респектабельного, а такого, о каком могут сказать «шикарный мужчина».

Григорий прекрасно это осознает. Нет, он не привык бахвалиться своим внешним видом, хотя и знает, что тот безупречен. Он не бросается словами о том, насколько богат, хотя его счета здесь, в России, – это лишь крошечная толика того, что покоится в банках Европы. И там столько, что спроси его про общее количество, он даже не ответит, поскольку не знает сам. Больше сотни миллионов точно, а дальше какой смысл считать? Мелочь.