Я почти не помню, что происходило в эти несколько дней, прошедших со звонка в дверь, который разделил мою жизнь на до и после. Знаю, что дядя занимался организационными формальностями, брат беспробудно пил, бабушка плакала, но и под пытками не смогу вспомнить, что делала я. С того момента, как на пороге дома я увидела полицейских в форме, я словно провалилась в бесконечную кроличью нору из которой не могла выбраться до сих пор.
За церемонией прощания с самыми дорогими мне людьми я наблюдала с холодной отстраненностью, граничащей с безразличием. Словно все это было понарошку. Словно все это происходило не со мной. Мой мозг отказывался признавать тот факт, что мама больше никогда не обнимет меня, а папа не ободрит в дни неудачи. Что никто из них уже никогда не протянет мне руку, чтобы утешить, не взъерошит волосы, не улыбнется, не подарит тепло и любовь, безусловную и вечную. В тот последний раз, когда я держала их ладони в своих, они уже были чужими. Холодными. Безразличными. Не моими.
Больше всего на свете мне хочется заползти в какой-нибудь темный угол и забыть события этих дней, как страшный сон, но это невозможно. Люди, которые совсем скоро придут на проводы, должны увидеть наследников клана Валиевых, даже в скорби сохраняющих свое достоинство. Поскольку я не уверена, что сотня литров выпитого за последние дни спиртного не свалят моего единственного брата Кирилла с ног, я не могу позволить себе дать слабину. Ради памяти родителей, я выдержу все, даже если это станет последним актом моей собственной жизни.
С трудом передвигая ноги, я поднимаюсь по лестнице фамильного дома на второй этаж. У меня есть пять минут в уединении комнаты, чтобы сходить в туалет и перегруппировать свои силы. Кажется, это невозможно - я на исходе, но у меня нет выбора. Скоро в дом потянутся люди, чтобы почтить память моих родителей. Встретить их - мой долг.
Бесшумно прикрываю за собой дверь и прислоняюсь к гладкой деревянной поверхности спиной. Чувствую, будто за последние дни постарела на сто лет.
Поднимаю руки и осторожно массирую ноющую шею, спускаюсь к плечам, ощущая напряженность в каждой клеточке. Касаюсь ладонями щек. Они холодные и гладкие от слез, которые давно высохли, оставив после себя лишь соленые дорожки на коже.
Через всю комнату смотрю на себя в зеркало. В его отражении не я - незнакомка в черном с потухшими глазами и серым цветом лица. Приглаживаю ей волосы, стряхиваю невидимые пылинки с брюк и водолазки, делаю глубоких вдох и медленный выдох, как учила мама.
В глазах предательски щиплет, но я не даю слезам пролиться. Иду в туалет, потом долго брызгаю в лицо ледяной водой и заново накладываю тональный.
Когда я спускаюсь на первый этаж, дом уже заполнен людьми. На последней ступеньке меня перехватывает дядя. Он бесцеремонно хватает меня за руку и куда-то тащит. Я не сопротивляюсь, знаю, что ему тоже нелегко.
Следующие минуты, а может быть и часы, чувствую себя как в тумане. Кто-то сунул мне в руки белый платок, и я бесцельно тереблю его пальцами, слушая однотипные соболезнования и кивая, словно заводная кукла.
Меня мутит. Сил как у новорожденного котенка. Я не помню, когда ела в последний раз - знаю, что не сегодня. Мысль о еде вызывает отвращение, но я думаю, что если я хочу пережить этот день, нужно сбежать на кухню и перекусить. Впрочем, может быть, дело вовсе не в еде, а порыв сбежать связан с Кириллом. Брат стоит рядом на шатающихся ногах и от него до тошноты разит алкоголем.
