– Тебя надо пропысать, Глафира, – лежа на кровати Полины и почесывая волосатую грудь, проговорил Ашот. – Давай мне паспорт, я подумаю.
На следующий день, пробив ее паспорт в отделении милиции, участковый Ашот громко ругал Глафиру: «Э, ара, что это за паспорт? Ты где его взяла? Он же во всесоюзном розыске! Тэбэ это надо? Надо новый паспорт делать, Глафира! Я снова подумаю. Иди работай».
И, подумав, милиционер Ашот, знавший всех и каждого на своем участке, решил прописать Глашу к одинокому ветерану войны, инвалиду Морозову Алексею Ивановичу. Как внучку – к дедушке. Ветеран этот, Морозов, страшно изувеченный войной, жил один в конюшне бывшего буржуйского поместья. Барский дом был переделан под госпиталь, а к нему и приписали инвалида. Была такая практика – изуродованных одиноких фронтовиков приписывать к разным больницам: истопниками, дворниками, да хоть кем, а попутно там их и подлечивали. У Алексея Ивановича, фронтовика, не было половины головы и кисти правой руки. Врачи вообще не понимали, как он жив. А он вот жил, ходил-бродил, ел-пил и даже работал. У инвалида не было одного глаза, одного уха, не было полчерепа. Такие травмы по медицинской науке считались несовместимыми с жизнью. Но он все равно жил. Один профессор из Москвы даже защитил докторскую диссертацию под названием «Феномен Морозова». Вот к этому феномену участковый Ашот и прописал Глашу. А потом выправил и «утерянный» паспорт на имя Морозовой Глафиры Ивановны с пропиской: город Ялта, улица Пригорная, дом 7, строение 3.
С того момента Глашка-хохлушка стала не только штатной любовницей участкового, она стала его собственностью до конца дней. Правда, Ашот в дальнейшем устроил ее и на денежную работу – художником. Рисовать Глафира, конечно, не умела, но с красками была на «ты». В ее трудовой книжке появилась единственная запись: «художник-оформитель городского коммунального хозяйства». В те годы это была очень блатная работенка. Глашка стала раскрашивать веночки и искусственные цветы на городском кладбище. Работа, как говорится, не бей лежачего, непыльная, и очень денежная: сколько там этих веночков-цветочков продали, кто его знает? А сколько их сняли с могил вечером и принесли обратно художнику, и подавно неизвестно.
Доход, разумеется, распределял Ашот. А позже он разрешил Глашке и замуж выйти за Потапа. Понаблюдал за ним, понаблюдал – и разрешил: «Хозяйствэнный мужик, а мужчина, ара, должен быть хозяйствэнным. Я подумал: выходи за нево».
И Глашка закатила пир на всю округу. Но это было уже после скоропалительной смерти инвалида, ветерана войны, дедушки Морозова Алексея Ивановича. Которого, к слову сказать, Глаша похоронила со всеми воинскими почестями у себя же на кладбище. Вообще-то, на деле, ее «дедушка» и не был никаким ветераном Морозовым Алексеем Ивановичем, а был он одним из тех полицаев, которые во время оккупации Крыма выследили и расстреляли здесь же, под Чинарой, кавалера Мамашули, партизана Леню, дедушку Василины. При освобождении Крыма от захватчиков передовые отряды советской армии нашли страшно изувеченного «красноармейца», в солдатской книжке которого было указано: Морозов Алексей Иванович. И, чуть живого, доставили его в госпиталь, где врачи констатировали: «Не жилец. Судя по всему, у него граната в руке взорвалась». А тот вот выжил всем на удивление. Мамашуля и Василина очень боялись соседа-инвалида. Может, из-за страшных увечий, а может, еще почему.
