– Иногда деньги удобнее.
– Я так понял – они отмирают.
– Правильно понял. Но ещё не совсем. Заграница, кстати, хватает наши рублики только так!
Мы остановились у арки перед домом Артура.
– Меня вот что удивляет, – заговорил я. – Где собаки?
– Имеешь в виду зубак?
– Нуда. Кошек вижу, бегают, а псов нет.
– Вымерли.
– Каким же это образом?
– Не стали нужны. Сейчас в России жизнь спокойная, безопасная, нужды в оружии у граждан нет. Зубака же изначально – что? Биологическое оружие.
– А болонки, левретки?
– В начале девятнадцатого века светские дамы носили кинжальчики. Сейчас – нет. И вообще, в качестве комнатного зверька белка или кошка гораздо приятнее. И выгуливать не надо.
– Кошки – тоже ведь оружие. У них когти острее собачьих.
– Кошка – оружие против мышей и крыс. А зубака – против человека.
– Но я не вижу и бродячих, бесхозных со… зубак.
– Вымерли. Свалок и помоек нет. Пополнения домашними нет. Собственные гены быстро выродились. Четыре, пять поколений – и конец. К тому же – массовый отлов и стерилизация… Я знаю только два примера, когда одичавший, бывший домашний вид выжил без человека. Американские мустанги, австралийские кролики.
– Так… Избавились, как от хамоватого гостя. А как же на Севере? Там на собаках ездили.
– На Севере ездят на снегоходах… Ну, входи, Слава. Поедим у меня.
…Покончив с салатом из омаров, я спросил:
– Как ты называл свою родную деревню? Вилль-де-Руа?
– Да, правильно.
– Это во Франции?
– Если точно – в Бургундии. Недалеко от Дижона. Родители там…
– А что делают?
– Поль – инженер на биостанции. Мари – художница. Портреты, пейзажи. Вон, на стене.
Я повернул голову. Артур на портрете был моложе, но смотрел пристально и твёрдо. Такого с пути не собьёшь…
– В космос тянуло с детства, – продолжал хозяин. – Я следил за этими делами. Видел, что российским космонавтом быть интереснее, чем техасским или европейским. И уехал в Россию. Старики проявили понимание…
– Ты с ними видишься?
– Само собой. По связи разговариваю. Прилетаю.
– Вилль-де-Руа. Ну-ка, переведу… Деревня Короля. Королевская Деревня. Так?
– Так! – развеселился Артур. – Скажи уж лучше: Царское Село. Это ближе для русского уха.
– Действительно, Царское Село…
– Только я не Пушкин. Стихов никогда не сочинял. Даже когда первый раз влюбился.
* * *
Раз в неделю я ездил в Институт к Новицкому и Саше. Иногда им было не всё ясно, и меня просили заночевать. Но так-то особого беспокойства я у врачей не вызывал… В последний приезд профессор был очень рассеян и, похоже, чем-то удручён. Я спросил Сашу:
– Как успехи? Женщину когда будете пробуждать? Меня бы с ней познакомили.
Хмурый Саша помрачнел ещё больше.
– Нет её. Умерла. Два дня назад.
И после молчания добавил:
– Так что вам с Алексеем Омулевым крупно повезло. А ей нет. И нам с Антонычем ещё не скоро придётся шуметь о достижениях…
Заканчивался август. Я уже более-менее ориентировался в жизни нового мира. Несколько раз бывал в Москве. К приятному удивлению, столица внутри МКАД почти не изменилась. Всё, всё было на месте. Начиная с самого центра, с Кремля, Большого театра, возвращённой стараниями Димы гостиницы «Москва» – и кончая храмом Христа Спасителя, Новодевичьим монастырём, зданиями университета на Воробьёвых горах. Полюбовавшись городом с высоты знакомой смотровой площадки, я садился в вагон ролльвея, полого спускался к Москве-реке и уезжал к Киевскому терминалу, сохранившему в своём комплексе прекрасное здание Рерберга. Выходил на Новоарбатский мост и, как давно когда-то с маленькой Инной на руках, медленно, с остановками, поворачивался на триста шестьдесят градусов…
