Поворачиваю ключ, раз, два, открываю дверь и чуть ли не падаю сразу на брата. Он сидит в коридоре под дверью, на грязном полу, глаза красные, слёзы ручьём текут. А его родителям посрать. У них свои разборки на кухне.
– Где остальные деньги, сука? – орёт Игнат.
– Я же сказала, купила кроссовки Вадику и джинсы Насте, – визжит мать.
Отчим взбешён, как никогда. Денег ему не дала, что ли.
– Тише, тише, я дома. Пойдём, – беру брата на руки, целую в макушку, несу в свою комнату.
Но меня замечают. Резко отчим подскакивает, дёргает за руку:
– Этой потаскухе опять джинсы? Тварь! Иди сюда! Работать иди уже! Где опять шлялась?
– Пусти! Вадика напугал! Дебил! Пусти! – вырываю руку.
– Отпусти её, Игнат! – верещит мать и отлетает в сторону.
Тарелки летят вниз со стола и разбиваются вдребезги.
Он как с цепи сорвался. Слюни летят в разные стороны, глаза в прямом смысле слова из орбит щас вылезут. Может, это и есть горячка? Становится страшно.
Не успеваю и шага больше сделать, как разлетаются искры из моих глаз. Ударил. Он меня всё-таки ударил. Первый раз такое.
Прижимаю руку к щеке. Горит не только щека, но и где-то под глазом.
Толкаю этого придурка что есть силы, он падает на пол, орёт что-то матом. Корячится, он пьяный просто в стельку. Мчусь в комнату, на лету выдвигаю ящик, выкидываю оттуда всё лишнее, достаю деньги из своей заначки. Хватаю джинсовую куртку, Вадика, вылетаю с ним на руках в коридор, всовываю ноги в кроссовки, детские новые кроссовки хватаю в руки, плечом толкаю дверь, бегом вниз по лестнице под дикий рёв отчима:
– Куда, су-у-ка…
Подальше от них. На ближайшей автобусной остановке торможу, сажаю брата на скамейку, обуваю наконец новенькие кроссовки.
– Новые? Классные. Мама купила, – улыбаюсь сквозь слёзы.
– Мама, – относительно спокойно соглашается малыш со мной. Уже не плачет. Трёт глазки.
Бедный ребёнок. Не нужен никому.
Вызываю такси до автовокзала. Надеюсь, ничего не изменилось с зимы, и автобусы до Антоновки ходят по-прежнему каждый день в пять тридцать утра. Это не очень далеко, два часа на автобусе.
Единственный вариант сейчас – поехать к бабушке, маме моего родного отца, которого я очень плохо помню. Его не стало, когда мне было шесть.
В такси Вадик сразу же засыпает, на руках выношу его из машины.
Электронное табло приветливо высвечивает "добро пожаловать".
Женщина в окне пригородной кассы напоминает мне ангела, когда просовывает билет и произносит фразу, отточенную изо дня в день:
– До Антоновки, одно место, ребёнок на руках, без багажа, отправление в пять тридцать. Площадка номер два.
Облегчённо выдыхаю, прижимаю к себе спящего малыша, присаживаюсь на свободную скамейку. На телефоне три пятьдесят шесть.
– Скоро поедем. Чуть-чуть осталось. Поспи пока, – шепчу в никуда.
